Змеи в ее голове

— Хорошо, — терпеливо продолжал мсье Лепуатевен. — Ее пес умер — не спрашивайте меня как, но, в конце концов, даже у дохлой собаки еще есть голова на плечах, верно? А у ее собаки — нет. Я сквозь живую изгородь видел, как она ее закапывала, а голова была в трех метрах дальше, она, должно быть, и сейчас там. Вы считаете, это нормально? Пес был далматинец, тупее их не бывает, но все же как такое животное может оказаться обезглавленным?

— А у нее вы не спрашивали?

— Ах, я с людьми только, видите ли, «здрасте — до свиданья». Если еще заниматься тем, что происходит у других…

— Но вы же можете посмотреть через изгородь?

— Я и посмотрел, потому что эта сумасшедшая надрывалась как проклятая. Я подумал, может, ей нужна помощь. Выкопать яму размером с собаку, хоть бы даже и без головы, — это, я вам скажу… Когда я увидел, что у нее там, я сказал себе: о-хо-хо, не стану-ка я ввязываться в это дело.

— Понимаю. Значит, пес обезглавленный, вы уверены?

— Так вы из-за этого приехали — из-за собаки?

— Нет, просто чтобы вручить повестку, ничего особенного.

— Повестку… из-за собаки?

Это у него, похоже, было навязчивой идеей.

— Не совсем, но теперь, когда я в курсе, я непременно задам вопрос. Спасибо за грушу!

Лепуатевен смотрел ему вслед. Васильев был не из тех фликов, которые вызывали у него доверие.

Недавно встреченный Васильевым автомобиль теперь был припаркован перед домом. Его владелицу он заметил на террасе — она стояла, нагнувшись к полу. И казалось, разговаривала сама с собой, но Васильев был слишком далеко и не расслышал, что она говорит.

— Тебе здесь будет хорошо, мой сладкий.

В таком возрасте собаки прелестны. Да, они писают на подушки, скулят в машине, но они тепленькие, мяконькие, в общем, страшно милые. Кокер. Матильда съездила в зоомагазин. Продавщица знала, как действовать. Она сунула ей в руки меховой комок. И Матильда ушла со щенком, лежанкой, ошейником, поводком, запасом корма на месяц, дневником здоровья, девятью страницами текста, обобщающего европейское законодательство о животных, — короче, приблизительно со всем тем же самым, что получила год назад, уходя из собачьего питомника на бульваре Мальзерба с Людо. Кокера звали Куки. Матильда будет его воспитывать. А пока он свернулся калачиком в своей корзине.

Она провела пальцем по его горячей шерстке. Все же для одинокой женщины это хоть какая-то компания. К тому же она вполне достаточно оплакала смерть Людо (который, впрочем, был глуп как пень) и теперь может подарить себе другого пса в надежде, что он будет не такой кретин. Вот и все.

Почувствовав постороннее присутствие, Матильда подняла голову и увидела поджидающего у калитки долговязого парня. Это еще кто? Торговец? Он дернул цепочку, звякнул колокольчик…

Ей следовало бы пойти ему навстречу, послать его куда подальше — она не имеет намерения выслушивать россказни торгового представителя, — но что-то подсказало ей, что тут другое. Начать с того, что у него не было ни сумки, ни портфеля — вообще ничего; он стоял, опустив руки вдоль туловища, и даже издали выглядел чертовски нелепо.

Песик у ее ног попытался вылезти из корзины.

— Ну-ка, место…

Она сунула его обратно, и он тут же свернулся калачиком. Матильда погладила нежную шерстку — ну чистый пух, как шелковая.

Она вновь повернулась к дорожке и как-то неопределенно махнула рукой. Васильев решился толкнуть калитку и двинулся вперед. Вблизи он оказался еще выше, чем думала Матильда. Он горбился, а ей не нравились сутулые мужчины, взять хоть Анри, прямой как стрела, но без скованности, тогда как этот еще и одет безвкусно, настоящий клоун.

Он уже был у террасы. Представился и показал карточку. Изумленная Матильда вытаращила глаза:

— Боже мой, уголовный розыск!

— О, ничего страшного, мадам…

— Как это — ничего страшного! Скажете тоже, уголовный розыск — это ничего страшного!

— Я совсем не то хотел сказать.

— А что вы хотели сказать?

Так что пришедший задавать вопросы Васильев был вынужден отвечать на расспросы этой старухи. Он принялся ее рассматривать. Прежде она была красива, это было видно даже ему, практически не расположенному разглядывать женщин.

— Может, все-таки войдете?

«Все-таки» — Васильев не знал, что значило это «все-таки».

На Матильде было цветастое платье с длинным рукавом и какой-то передник с большим карманом на животе, вроде фартука садовника. Васильев вспомнил про ее соседа. Он обернулся и машинально посмотрел на живую изгородь, о которой они говорили. Что за чудовищная, невероятная история…

— Я пришел, чтобы…

— Присаживайтесь.

Сама она рухнула в кресло-качалку, а Васильев взял себе железный стул.

— Итак, что вас привело?

Васильев был решительно настроен превозмочь затруднение первых минут. Женщина выглядела совершенно уверенной в себе, отчего сделалось не по себе ему. Возле перил крыльца он заметил собачью лежанку, откуда едва торчала головка щенка.

— У вас новая собака.

Он поднялся со стула, встал на колени возле корзинки и робко провел пальцем по шерстке уютно свернувшегося клубком и спрятавшего голову между лапами кокера.

— Почему вы это говорите?