Змея

Наступает неловкая пауза. Мы с Рэйвн смотрим друг на друга, пытаясь понять, произошло ли за последние несколько минут достаточно, чтобы отбросить холодность наших отношений, но не успеваем решить, как нам мешают.

– Вы, девочки, должны пойти с ней. – Слова Мамы такие тихие, что я поначалу пропускаю их мимо ушей. Она протягивает руки, и внучки припадают к ним. – Вы обе не были созданы для гор, – продолжает она, хотя видно, как ей больно. – Я верю в то, что Марианна пришла сюда, помимо прочего, и для того, чтобы забрать вас.

Олвин и Рэйвн смотрят на меня, у обеих слегка отвисают челюсти – их растерянность очевидна для всех.

– Мы не можем тебя оставить, Мама, – говорит Олвин.

– При мне по-прежнему будет Пипит, – отвечает та. – Ребенок был рожден для этой жизни, она у нее в крови. И теперь девочка достаточно окрепла, чтобы вернуться к своим обязанностям. Но вы обе никогда не были тут счастливы, и, хотя я люблю вас за то, что вы старались, я, как ваша бабка, не исполню своего долга, если не освобожу вас от этих обязательств.

Обе застывают, не решаясь воспользоваться шансом из страха потерять то, что оставляют.

Хотя не мое дело вмешиваться в дела семейные, я чувствую, что Мама хочет, чтобы я тоже высказалась. Потому что я с ней согласна. Они должны пойти со мной – я хочу этого. Но их чувство ответственности настолько сильно, что без дополнительного одобрения ни одна из них не решится уйти.

– Ничто не вечно, – говорю я, почти дословно повторяя слова Мамы, сказанные мне, и осторожно подталкивая их к поступку. – Вы сможете вернуться домой, когда пожелаете.

Вот только чутье подсказывает мне, что их пути уведут их далеко отсюда к новым и опасным приключениям.

Олвин и Рэйвн переглядываются, безмолвно переговариваясь взглядами – разговор сестер, непонятный никому, кроме них. Наконец Рэйвн улыбается, а Олвин протягивает руки, чтобы обнять Маму.

– Ты уверена? – спрашивает она.

Затуманенные глаза Мамы смаргивают слезы.

– Мне не нужно зрение, чтобы видеть, что вы обе готовы пуститься в путь. Пора, мои дорогие. Пора.

Рэйвн выходит на улицу, чтобы позвать Пип, дальше следует эмоциональная суета сборов, слез и прощаний.

Когда наступает моя очередь проститься с Пип, я поднимаю ее личико за подбородок и заставляю посмотреть на меня большими испуганными глазами.

– Ты справишься? – Я говорю тихо, чтобы никто больше не услышал.

– Не знаю.

– Они вернутся проведать тебя. – Надеюсь, это ее подбодрит. – А когда-нибудь и ты присоединишься к нам, да?

Но Пип качает головой:

– Нет, ты не понимаешь. Я буду скучать по ним, конечно, но переживаю я не из-за этого. Защищать кобыл буду я одна. – Она делает паузу, и я вижу ее страх. – Что, если у меня не получится?

Я присаживаюсь на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вкладываю в свой взгляд всю душу.

– У тебя обязательно получится, Пип. Даже не сомневайся. Помнишь ту ночь с ледяными львами? Ты защищала лошадок ценой собственной жизни, и наверняка у тебя все получилось бы, если бы мы не вмешались. Ты добрая, ты любящая и смелая. Верь в себя так же, как мы все верим в тебя.

Она кивает и прижимается ко мне для последних объятий.

– Вернись когда-нибудь, – шепчет она мне на ухо.

– Обязательно. Обещаю.

Я хочу этого всеми фибрами своей души.

Мордекай и Якс терпеливо ждут, когда мы будем готовы выступить, и, хотя в какой-то момент я начинаю сомневаться в том, что удастся оторвать Олвин от Мамы, Рэйвн неймется отправиться в путь. Я смотрю на нее, яростную и дикую, и не в первый раз думаю, что ей подошла бы жизнь в море. На «Деве». Отворачиваюсь, не желая вспоминать свой корабль, и особенно оставшихся на нем людей.

Наконец, когда ни слез, ни слов не остается, мы отправляемся на рассвете. Мы с Олвин оглядываемся, Рэйвн – ни разу.

С ночи еще нападал снег, он приятно поскрипывает под ногами. Мордекай и Рэйвн идут впереди, за ними следом – Олвин. Я оказываюсь между нею и Яксом, который замыкает наше маленькое шествие. Только когда мы приближаемся к деревьям, я слышу ржание. Мы дружно смотрим налево и видим гарцующую к нам главную кобылу.

Она пришла попрощаться.

Никто, кроме меня, не шевелится, Якс и Мордекай потрясены красотой лошади, а я выступаю вперед, понимая, что она тут ради меня. Прижимаю ладонь к ее морде, и она трогает ее губами, пока мы соприкасаемся лбами и вдыхаем дыхание друг друга.

– Спасибо тебе, – шепчу я, – за то, что нашла меня.

В ответ лошадь тычется в меня носом.

– Я вернусь, – обещаю я, почесывая ей подбородок. – Но уж ты, пожалуйста, присматривай за Пип и Мамой. Они мне очень дороги.

Я похлопываю ее по гладкой шее, скрытой под волнами гривы, и легонько целую в нос, после чего поворачиваюсь к своим друзьям. Они все смотрят на меня так странно, что мне становится неловко. В их взглядах читается удивление и восторг. Если бы они знали меня по-настоящему, ничего подобного они бы сейчас не испытывали.

Мы начинаем трудный спуск с горы. Солнце встает, и свет, омывающий все вокруг, почти пурпурный. Погода сейчас гораздо приятнее, чем когда я забиралась сюда, и мне это очень нравится.