Змеиное гнездо

– Ничего. – Она придерживает презерватив, пока слезает. Снова неловко, оба втиснуты на одно сиденье. Он стягивает презерватив, завязывает, бросает на пол. По дороге домой выбросит где-нибудь в мусор. И упаковку. Представляет, как Джюэл найдет упаковку (или, хуже того, презерватив) и спросит, что это. Этого разговора ему точно не надо.

Теперь Диан свернулась у него на коленях, обнимая за шею. Он поверить не может, как ему уютно. Он бы так и уснул, но она как будто полна энергии.

– Что ты хотела сказать? – спрашивает Джессап.

– Это твой папа? Сидел с мамой и сестрой?

Джессап не может не напрячься. Она это чувствует.

– Ты это хотела сказать?

– Прости, – говорит она.

– Нет. Ничего. Просто…

Об этом они не говорили. Если на то пошло, об этом они изо всех сил старались не говорить. Они знали друг друга еще до того, как стали вместе работать в кинотеатре (просмотр записей дома у тренера Диггинса, да и, хоть семейство Диггинсов переехало в Кортаку только в прошлом году, в Старшей школе Кортаки учатся всего полторы тысячи человек, а значит, совсем незнакомых там не бывает), но не обменялись и парой слов, пока – внезапно, волшебно – не начали встречаться.

– Необязательно отвечать, – говорит она. – Не надо было спрашивать.

– Нет, – отвечает Джессап. – Все сложно.

Хруст ботинка Корсона у фары Джессапа, удар пикапа о тело, как вывернулась шея, вмятина на голове, Джессап на коленях в снегу, выблевывает пиво, вес тела Корсона, пока усаживал его в машину, металл и стекло, когда машина врезалась в деревья, и больше того – зернистая запись с камеры в переулке, Дэвид Джон садится рядом с Рикки и ждет копов, письма от Рикки: «Я ни о чем не жалею. Надо стоять за себя. Как мы всегда говорим: “Мы должны защитить само существование нашего народа и его будущее для детей белого человека”». Эти четырнадцать слов – боевой крик белой гордости, и Рикки писал, что все, что он сделал, сделал для самозащиты, но готов повторить, чтобы «вы с Джюэл были в безопасности в этом мире и у нас не отняли то немногое, что еще осталось». Глаза мамы Джессапа, красные от слез, как она касалась обручального кольца, будто талисмана, как Дэвид Джон взял его руку в «Кирби», склоненные головы, просьба к Иисусу о благословении, а потом отчим снова взял руку Джессапа перед рестораном, пожал как мужчине: «Горжусь тобой, – сказал Дэвид Джон. – Езжай, развлекайся».

– Джессап?

– Прости, – говорит он. – Отчим. Он не мой папа. Но он хороший.

– Разве он не?..

Хоть она прямо здесь, голая, оба в тесном пространстве, на обоих дует обогреватель, он чувствует, что она отстранилась. Хочет ее вернуть.

– Как я уже сказал, все сложно.

– Расскажешь?

И он рассказывает.

Дэвид Джон Майклс

– Я толком не помню время до того, как мама начала с ним жить. Когда они встретились, мне было пять, поженились они быстро. Рикки – мой брат – помнит, что до того мама много пила, но я, честно, не знаю, была она пьяницей или нет. В смысле, где-то раз в месяц она ходит на собрания, но мне это никогда не казалось какой-то проблемой. Может, раньше было по-другому (если спросить Рикки, он ответит: с Дэвидом Джоном стало лучше), но мне сказать трудно. Самое главное – ты должна понять: он хороший. Он много работает, приучил к работе нас. Всегда относился ко мне с Рикки хорошо, будто мы его собственные дети. Души не чает в Джюэл, будто она принцесса. И любит мою маму. Я это знаю.

– Ты его любишь? – спрашивает Диан.

Джессап замолкает. Он никогда всерьез не задумывался, но долго молчать не приходится.

– Да. Не знаю почему, но я всегда поправляю, когда его называют моим папой. Как вот только что с тобой. Кто-нибудь говорит: «Папа», а я говорю: «Отчим». А зря. В смысле, он мне не родной, но он ни разу не вел себя как отчим, ни разу не вел себя так, будто он не мой папа, так что да, я бы соврал, если бы сказал, что его не люблю.

– А дома ты зовешь его папой?

Он кладет руку ей под затылок.

– Мне будет проще, если ты просто дашь рассказать мне, ладно?

Она берет его за запястье и подносит ладонь к губам, чтобы поцеловать, и он улыбается.

– Нет. Дэвид Джон. Всегда. Рикки звал его папой. Сам не знаю, чего я такой упрямый. В общем, не помню другой жизни, кроме той, когда Дэвид Джон и мама поженились. Что есть, то есть. Об этом не задумываешься. Просто жизнь как жизнь, понимаешь? Растешь, и все, что у тебя дома, кажется нормой, и только когда становишься старше, начинаешь замечать, что люди живут по-другому. В смысле, ты всегда жила в доме, у тебя всегда было два родителя, и для тебя это норма, но на мое жилье ты посмотришь и наверняка подумаешь, что это помойка, потому что это трейлер.

– Я…

– Знаю-знаю, – он перебивает ее как можно мягче. – Просто… просто дай досказать, ладно? Если хочешь знать, дай досказать, – она кивает. – Это хороший трейлер, двойной, места больше чем достаточно, мы за ним следим и владеем землей и трейлером (это уже больше, чем могут сказать многие), но все же это передвижной дом. Забавно, потому что никуда он не передвигается. Но передвижной дом, каким бы хорошим ни был, люди при деньгах не покупают.