Змеиное гнездо

– Прости, – говорит Диггинс, – но это правда.

Джессапу хочется кричать. Снова то же самое, что сказал этим утром перед домом Хокинс. Неважно, что случилось на самом деле. Вообще ничего не важно, думает Джессап. Время в спортзале, капающий пот, дрожащие от переутомления мышцы, бег с ускорением, часы просмотра записей, готовность пожертвовать телом, чтобы остановить поступательное движение мяча. Неважно, что он всегда был хорошим учеником – не просто умным, а прилежным, ложился поздно, вставал рано, был организованным, читал с опережением, брал задания на дополнительные баллы. Неважно, что он все делал как надо, что у него нет права на ошибку, что у его одноклассников репетиторы по испанскому и математике, подготовка к SAT за полторы тысячи долларов и частные курсы еще дороже, научный лагерь и математический лагерь, стажировка у представителей штата благодаря знакомству сестры мамы, все родительские усилия направлены на гарантию превосходства, американской мечты добиваются не своими силами, а получают по праву рождения. Неважно, что он делал, знает Джессап; этого всегда будет мало. Стартовый пистолет выстрелил задолго до его рождения, и неважно, как быстро он бежит, – в этой гонке ему никогда не победить.

– Но я не говорил, – отвечает Джессап. – Я не называл его словом на «н».

– И еще неважно, верю я тебе или нет. Важно то, о чем говорят ребята, и ходят слухи, что ты употребил расовое оскорбление, – продолжает Диггинс. – Можно задать тебе вопрос, Джессап? – Он бросает на него взгляд, но продолжает, не дожидаясь ответа: – Ты меня ненавидишь?

– Что?

– Ты меня ненавидишь? Простой вопрос.

– Нет, – говорит Джессап. Вспоминает мяч с игры. Интересно, отнес ли Дэвид Джон его в спальню. – Конечно, нет.

– А как насчет церкви, куда ты ходишь? Там же учат про «власть белым», нет?

– Я не ходил несколько лет, – колеблется. Спрашивает: – Вы знаете, что случилось с моим братом и отчимом?

Диггинс кивает.

– С тех пор как это случилось, я не ходил. – Не уточняет, что должен пойти завтра с семьей.

– Как насчет того парня, в пиджаке и галстуке, который ходит в твою церковь?

– Это не моя церковь.

Диггинс не обращает внимания.

– Как там его зовут? Который на «Си-эн-эн» и «Фокс», вечно треплется? Учится в Университете Кортаки. Как там? Бадди Роджерс?

– Брэндон.

– Значит, Брэндон. Он меня ненавидит?

– Наверное, – говорит Джессап. Правда явно намного сложнее, думает Джессап, потому что если послушать Брэндона, то это не ненависть. И не страх. А что-то другое. Будто Брэндон смотрит на черных и даже не считает их за людей. Что еще хуже.

– Я видел его в новостях, и он не говорит слово на «н». Не обвиняет евреев или мексиканцев. Он говорит приятно и аккуратно. Собачий свисток[63]. Говорит «городское насилие» или «бандитская культура», но все мы понимаем, что это значит.

Джессап видит впереди свет заправки «Трекерс Корнерс». Отсюда четверть мили до поворота, еще четверть мили до его подъездной дорожки.

– Давайте вы меня высадите здесь, – говорит он. – Пройдусь.

Первый урок истории

Диггинс заезжает на заправку. Останавливается у насосов, не заглушает машину. Ставит на парковку, с щелчком открывает замки. Джессап тянется к двери, но Диггинс кладет ему руку на плечо.

– Джессап, – говорит он. – Дело не в тебе.

– Вы можете так говорить, сэр, но кажется, что еще как во мне.

– Слушай. Меня здесь не было, когда твои брат и папа убили…

– Он не мой папа. – Джессап знает, что говорит слишком резко, и чувствует, как его накрывает стыд, уже когда слова слетают с языка. Иуда. Но все уже сказано. – Он мой отчим.

– Ладно, – кивает Диггинс. – Отчим. Меня здесь не было, когда твои брат и отчим убили тех двух ребят, но народ болтает. Все знают, что твоя семья связана с этой церковью белой власти, и то, что произошло на вечеринке, еще аукнется. Даже если бы Корсон не сел пьяным за руль (глупый, глупый пацан), это бы все равно обсуждали. Ты же не думаешь, что остальные ребята с вечеринки будут молчать?

– Мне было одиннадцать, – говорит Джессап. Он уже не чувствует злости, стыда. Он раздавлен и пытается не расплакаться. Пытается быть мужчиной. – Когда это случилось, мне было одиннадцать.

– Конечно, – говорит Диггинс. – Ты ни в чем не виноват. Но это будет тебя преследовать. Когда черный говорит, что ты назвал его словом на «н», это запомнят. Нет причин ему не верить.

Второй урок истории

Джессап стряхивает с плеча руку Диггинса.

– Можно я уже пойду?

– Ты перестанешь встречаться с моей дочерью.

Он не должен быть потрясен, но он потрясен. Оборачивается к Диггинсу, надеясь, что это шутка, зная, что нет. Взгляд Диггинса – сталь. Никаких компромиссов.

– Вы вроде сказали, что она уже взрослая и может сама принимать решения.

– Поступи правильно.

– Но я…

Диггинс перебивает:

– Что? Скажешь, что любишь ее? Тебе семнадцать, Джессап. Ты думал о будущем? Уже приглашал ее к себе домой? Знакомил с матерью? Познакомишь с отчимом? – Его голос – кислота. – Привет всем, это моя девушка Диан. Надеюсь, вы не обратите внимания, что она ниггерша? – Он давит на слово.

– Я не…