Змеиное гнездо

– Но скажешь. – Диггинс в ярости. В тесном пространстве машины он зверь, а Джессап ежится. Он выше Диггинса, но это неважно. Он прижат к двери.

– Рано или поздно ты это скажешь, – продолжает Диггинс. – Ты думаешь это прямо сейчас, да?

– Нет, – говорит Джессап. Но ведь да. Хочется послать тренера Диггинса в жопу, иди в жопу, долбаный…

– Конечно, да. И когда ты с моей дочерью, это тоже всегда с вами. Неважно, на кончике языка или где-то в глубине. В тебе всегда будет прятаться это слово, «ниггер», готовое выскочить наружу. Это американская история, мальчик. Это болото так и не осушили. Послушай, когда я рос в Миссисипи, играл в Алабаме, знаешь, что мне там нравилось? Там мне прямо говорили, что думают. «Ниггер», «мальчик», «черножопый» – я наслушался всего, прямо в лицо. Я сжимал кулаки; единственное, что не давало ударить, – знание о том, что я потеряю. Но когда я был в НФЛ, когда играл за «Джетс», за «Викингов», когда был в «Форти-Найнерах»? Когда встречался с Мелиссой – я и белая девушка на улицах Сан-Франциско? Тогда я уже гадал, пытался понять, кто так думает, – он делает вдох, словно дракон, готовый снова пыхнуть огнем, но потом вдруг (Джессапу кажется, безо всякой причины) тренер Диггинс сдувается. Откидывается на сиденье, с руками на руле. Теперь он смотрит в лобовое стекло. Смотрит, как к насосам подъезжает «Шеви-Сильверадо».

Диггинс качает головой.

– Церкви, куда ты ходишь с семьей, хотя бы хватает духу признаться, выйти и сказать, что они хотят белую нацию. Не пытаются приукрасить. – Он вздыхает. – Прости, Джессап, но ты понимаешь, что я тебе говорю? Понимаешь, почему не хочу, чтобы ты встречался с моей дочерью?

– Я никогда этого не говорил. Не говорил вчера Корсону. И никогда… я не думаю об этом, когда я с Диан. Я не говорю это слово.

– Но скажешь, – тихо отвечает Диггинс. Его голос – шепот. Сам он кажется усталым. Джессап чувствует себя усталым вместе с ним. – Скажешь, – повторяет он громче. – Я знаю все о тебе и твоей семье. Ты можешь это отрицать, можешь говорить, что он твой отчим, а не отец, но ты не скроешься от своей истории, своего наследия.

– Это не моя история, – говорит Джессап.

– Твоя. – Он смотрит на Джессапа, собирается с мыслями. – Поступи правильно, Джессап. Будь мужчиной. Уйди от моей дочери. Ты все еще мой игрок, и я встану за тебя. Если хочешь – я готов. Встану за тебя. Пойми, я на тебя не сержусь. Мне тебя жаль, Джессап.

Асфальт

Джессап ничего не может сказать. Диггинсу его жаль? Какой-то частью себя он понимает, что Диггинс – изначально хороший человек. Точно так же, как Дэвид Джон – изначально хороший человек. В какой-нибудь другой вселенной эти двое подружились бы. Но другая частичка Джессапа разрывается пополам. Тренер Диггинс говорит быть мужчиной, поступить правильно, но у него нет ни малейшего представления как. Знает только, что не хочет – не может – уйти от Диан. Он ее любит. Это, знает он, правда.

Он не может уйти от Диан, думает он, но может уйти от ее отца. Джессап выходит из внедорожника. Когда наконец покидает круг света заправки, оглядывается. Машина тренера Диггинса все еще там, на парковке, с включенными фарами.

Джессап застегивается, натягивает капюшон. На улице уже не дымка, а слабый дождь вперемешку с мокрым снегом, ночная температура падает, но насквозь он не промокнет. Пока. Он осознаёт, что плачет. Не может понять, когда начал. Из-за погоды небо почти заложено тучами, но луна пробивается достаточно, чтобы было видно дорогу. Он переходит на бег.

Срывается с места слишком быстро, и через сорок пять секунд кончается дыхание. Он замедляется до ровного бега трусцой. Не спринт, но и не медлит, миля за восемь минут. Думает, так не замерзнет. Думает, что нужно делать хоть что-нибудь, что угодно. Движения на дороге нет, и вскоре слышно только его дыхание и кроссовки по асфальту. Добегает до угла и поворачивает. Влезает в лужу, чувствует, как через кроссовку и носок просачивается холод.

Снова замедляется до шага и достает телефон. В темноте свечение экрана обжигает глаза. Проверяет сообщения. Много пишут парни из футбольной команды, друзья по рестлингу, все вариации «Что происходит?», слухи расходятся быстро. Четыре сообщения от Уайатта и два от Кейли – спрашивают, в порядке ли он, хотят поговорить.

От Диан – ничего. Нажимает на ее имя, пишет:

Я лю

Стирает.

Уайатт

Джессап находится в сорока-пятидесяти ярдах от своей подъездной дороги, когда с нее выезжает пикап. Поворачивает к нему, дальний свет ловит его в темноте перед тем, как машина останавливается, окна опускаются. Пикап Джессап узнает раньше, чем видит Уайатта. Синий «Рэм» с двойной кабиной, восьмилетний, но пробег низкий, в хорошей форме. Удобно, когда папа – механик. На заднем стекле – стикер с флагом конфедератов, но больше ничего.

Уайатт без своей обычной елейной улыбки.

– Ты чего не отвечаешь?

– Работал, – говорит Джессап.

Уайатт надувает щеки и фыркает, смотрит прямо перед собой.

– Ну да. А потом к своей Диан?