Змеиное гнездо

– Правда, – говорит Дэвид Джон. – Чертовски горжусь. Ты не сделал ничего плохого. Это чистой воды несчастный случай. И правда в том, что никто бы в это не поверил. Точно так же, как никто не верил, что Рикки просто защищался, и все плевали, что я просто стоял за своего сына. Что их заботило – что всех заботит – это чтобы мы не говорили то, что им не нравится. Как увидишь всех этих студентов из братства Университета Кортаки в суде, в костюмах за тысячу долларов, – вот они могут встать и сказать, что это просто несчастный случай. У них правильные родители и правильные нью-йоркские юристы, и если кто-то умрет из-за издевательств над первокурсниками или из-за того, что напьется на студенческой вечеринке, – ну это просто трагическая случайность, их надо пожалеть. Но у них не такая семья, как у нас, правильно? У них есть деньги. А если ты бедный и при этом черный, или мексиканец, или индеец, то тебе всем миром помогут, люди скажут, что ты жертва обстоятельств. Но нам помощи ждать неоткуда, потому что мы бедные и мы белые. Может, это «неполиткорректно», но это правда. А на их взгляд, если мы говорим неполиткорректно, значит, мы говорим «неправильно». Так они это видят. И поэтому ты все сделал как надо, Джессап. Если бы ты вызвал полицию, если бы просто сознался и сказал, что это случайность, ты бы уже сидел. Оба моих мальчика за решеткой.

Джессап украдкой бросает взгляд и видит, что теперь Дэвид Джон отвернулся, снова глядит в конец дороги.

– Четыре года. Четыре года, а все, что я сделал, – это вел свой бизнес, много работал, растил вас как умел, ходил в церковь. И два черных пацана нападают на моего сына – нападают на него, – и он защищается, и я пытаюсь помочь, а меня забирают. Они напали на моего сына, а он всего лишь защищался, а я всего лишь делал то же, что сделал бы любой отец.

Голос у него спокойный, как обычно, но в словах жар, настоящий гнев.

– Забирают от тебя, от твоей мамы, от Джюэл, на четыре года. Я уже никогда их не верну. Мы никогда их не вернем.

Он оборачивается к Джессапу.

– Посмотри на меня, сын, – говорит он. Джессап смотрит. – Ты не сделал ничего плохого. Это чистой воды несчастный случай, но даже если бы ты убил его умышленно, мне было бы трудно тебя винить. Я бы стоял за тебя. Я не одобряю насилие. Ты сам это знаешь. Но тот пацан напрашивался. И штука в том, что, хоть это и правда, говорить это нельзя. Ты знаешь, что случилось, я знаю, что случилось, Эрл с Брэндоном знают, что случилось. Больше никто. Ты понял?

Джессап кивает.

– Держи рот на замке. Не отходи от официальной версии – и все будет хорошо. У тебя вся жизнь впереди, и я не позволю им сделать с тобой то же, что и с Рикки, со мной. Думаю, если тебя посадят, это убьет твою мать. Ты понимаешь? – Джессап снова кивает. Отчим стоит во весь могучий рост. Дэвид Джон как будто выкован из железа. – Я не позволю сделать с тобой то же самое.

Сообщество и Христос

Он трет лоб.

– Но мне жаль. Все это нечестно. И с этим тебе придется жить. Я рад, что ты пойдешь с нами в церковь, Джессап. Надеюсь, ты обретешь хоть какой-то покой в Иисусе. Он облегчит твою ношу, простит твои грехи. Если ты придешь к Иисусу с открытым сердцем, то будешь прощен. Любовь, Джессап. Любовь исцеляет все, и ты пронесешь бремя того, что случилось, до конца своей жизни, потому что смерть другого человека (неважно, кто виноват, здесь ничего неважно) – это тяжесть, но Иисус поможет ее понести. Иисус любит всех своих детей, знает, что все мы грешны, и готов простить, если мы раскаемся. Хорошо, сынок?

Это один из случаев, когда Джессап жалеет, что никто другой не видит Дэвида Джона. Если бы рядом была Диан, если бы сейчас смотрели политиканы, называвшие происшествие с Рикки преступлением на почве ненависти, винившие Дэвида Джона, может, они бы увидели Дэвида Джона, которого знает Джессап, ведь лицо отчима открытое, доброе. Джессап понимает, что у Дэвида Джона разрывается сердце, что ему поистине больно за Джессапа.

И все же…

– Почему… – говорит Джессап, – почему мы ходим в церковь? Почему Благословенная церковь Белой Америки? – Джессап имеет в виду: как ты можешь рассказывать мне о любви и при этом принадлежать церкви, проповедующей ненависть, как ты можешь говорить, что Иисус примет меня, потому что любит всех своих детей, и при этом носить на спине те татуировки?

Но Дэвид Джон принимает вопрос за чистую монету, не заглядывает глубже:

– В церковь мы ходим, чтобы возносить хвалу Иисусу, а в Благословенную церковь Белой Америки мы ходим, потому что это наш дом, наше сообщество. Это семья, и я не только о том, что мой брат проповедует Писание из-за кафедры. Церковь – это не только Христос, но и сообщество. Ты находишь тех, кто похож на тебя, кто разделяет твою веру, и создаешь с ними семью, и вместе вы сильнее всего. Иисус поддерживает тебя, но когда ты в церкви, то это значит, что тебя держат и другие руки. У тебя есть я, мама, сестра – но есть и церковь.

Отдать дьяволу должное