Змеиное гнездо

Одной рукой Джессап все еще держит Уайатта за куртку, и все же тот не отстранился, ни разу. Не пытался оторваться от Джессапа. Вместо этого Уайатт разводит руки, обнимает Джессапа, держит, как брата, и Джессап не знает: это Уайатт заплакал потому, что Джессап уже плачет, или Джессап заплакал потому, что Уайатт уже плачет, но здесь только они вдвоем, лес, пруд, разверзшееся небо, начинающий порхать к земле снег, тусклый и серый дневной свет, ничего, кроме Джессапа и Уайатта, братьев, обнимающих друг друга, чтобы утешить.

(Приемный) отец

Уайатт обнимает крепко, Джессап тоже. Так они стоят с полминуты, то есть целую вечность, и наконец, когда оба отпускают и отходят, смотрят друг на друга с одинаковой обескураженной улыбкой.

– Назвал бы тебя педиком, – говорит Уайатт, – но, кажется, сам первый полез обниматься.

– Еще сказал, что меня любишь, – говорит Джессап, и оба смеются.

Уайатт все еще смеется, когда говорит:

– Брат, я тебя люблю, но можно сказать только одну вещь? Одну вещь о Дэвиде Джоне?

Джессап снова смотрит в небо. Потихоньку падает снег. Достаточно для живописного вида, недостаточно – для впечатляющего. Позже вечером, в трейлере (если он окажется там, а не за решеткой, думает Джессап, разрешая себе ненадолго пофантазировать), если снег продолжится, хорошо будет разжечь огонь в печи, включить фильм, сесть на двойном кресле с Джюэл, уступить маме с Дэвидом Джоном диван. Когда выключат свет и только синее сияние телевизора раскрасит стены, снег снаружи будет танцевать в свете лампы на крыльце, и он будет следить за ним не меньше, чем за фильмом.

– Конечно, – говорит Джессап. – Скажи мне одну вещь о Дэвиде Джоне. – Он знает, что после объятий и слез с лучшим другом голос его звучит как у капризного ребенка, но ничего не может с собой поделать. Он сказал, что думал. Ничего этого не случилось бы, если бы мама и Дэвид Джон не начали встречаться. Но, с другой стороны, не случилось бы и ничего другого: то, что мама бросила пить, оценки и футбол Джессапа, его билет из Кортаки. И он наверняка знает, что не случилось бы ничего из этого: Дэвид Джон, несущий его с поля на руках, мама улыбается Дэвиду Джону, счастье, которое он ей приносит. А самое главное – Джюэл. Без Дэвида Джона у него не было бы сестры.

– Я навещал его где-то четыре, может, пять раз. – Джессап открывает рот, но тогда Уайатт говорит торопливей: – Слушай, я не хочу тебя пристыдить. Я действительно понимаю, почему ты не ездил, и понимаю, что ты злишься. Здесь только мы вдвоем, ясно, и мы друг друга знаем достаточно, чтобы говорить начистоту. Я не о том, ездил ты к нему или нет. Я про обещание, – теперь Уайатт тоже смотрит на небо. – Я же говорил, что пойдет снег.

– Ладно, – говорит Джессап. – И? Ну ездил ты к моему отчиму?

Уайатт качает головой.

– Я ездил с мамой, несколько раз, когда твоя не могла собраться с Джюэл. Один раз из-за ветрянки, раз или два, кажется, из-за стрептококка, что-то еще. Твоя мама не хотела, чтобы он остался без посетителей, и вызвалась моя, и спросила, не присоединюсь ли я. В основном просто болтали ни о чем. Он с моей мамой. Меня спрашивал про школу, футбол и все такое, но ничего серьезного. Но каждый раз, когда я приезжал, он говорил маме, что хочет поговорить со мной наедине. Ну знаешь, как мужчина с мужчиной. Всего на несколько минут. И каждый раз просил меня обещать, что я за тобой пригляжу.

Джессапу кажется, что можно было этого ожидать, но он все равно ошарашен.

– Приглядишь за мной?

Уайатту хватает наглости посмеяться.

– Да брось. Это же все видят. Один ты не видишь. Ты у нас старый добрый рохля. Он это видит. Я. Все. На футбольном поле еще можешь выбить из кого-нибудь дурь, вдобавок средненький рестлер…

– Эй!

– …и достаточно быстрый для школьной команды по бегу, но и все. Рикки был тощатина, но при этом такой крутой, каким тебе никогда не стать. Он отсидит и будет в порядке, но блин, ты бы не смог. Ты бы недели в тюрьме не продержался. Можешь позаботиться о себе физически, но это же еще далеко не все, ни фига. Ты для этого не скроен.

– Кончай, Уайатт.

– Это правда, Джессап. Потому-то он и просил за тобой приглядеть. Даже не просил, – говорит Уайатт. – Заставил пообещать. Каждый раз, когда я приезжал, повторял одно и то же. Говорил: «Обещай, что присмотришь за Джессапом. Обещай, что сбережешь моего сына».

Обратно в омут

Уайатт пожимает плечами.

– Клялся Богом, клялся Иисусом, родной мамой клялся, что пригляжу за тобой, – и вот, пожалуйста.

Джессап осознаёт, что у него жужжит телефон. Жужжал уже много раз за последние двадцать минут – падали сообщения. Он не проверял их, но теперь это звонок. Он достает и смотрит. Мама. Но есть и куча сообщений от Диан, от Дерека и Майка, от других парней из школы (то, что случилось у ворот, – уже в новостях, и все хотят знать, как он), еще несколько сообщений от мамы и как минимум одно от Дэвида Джона. Джессап переводит звонок на голосовую почту.

– Лучше вернуться, – говорит Джессап.

Уайатт тоже достал телефон.

– Ага. Мама у меня кипятком писает.