Змеиное гнездо

Все еще идет снег – легкий, парящий, непрерывный, но несильно, на земле всего дюйм-другой: достаточно, чтобы придать ощущение свежести, но недостаточно, чтобы стать помехой. Дороги останутся чистыми, Кортака вовсю рассылает снегоуборщики, они рассыпают соль ровными слоями, проблескивает асфальт, температура всего на пару градусов ниже замерзания. Отчим и Эрл стоят рядом с пикапом Эрла, вокруг них мерцает свет с крыльца – достаточно, чтобы Джессап видел, что они стоят порознь. Эрл энергичен, чуть ли не подскакивает, левая рука в кармане куртки, жестикулирует правой.

Дэвид Джон стоит спокойно. Статуя. Джессап может представить, как отчим простоит вот так всю ночь, всю жизнь Джессапа. Снег накапливается на плечах, сползает по спине, рукам, сменяются солнце и луна, лед и дождь, расцветают и ветвятся деревья, лето пропекает землю, кружат в воздухе листья, снова снег, бесконечный цикл сезонов и лет, Дэвид Джон недвижим, константа. В каком-то смысле так и было всю жизнь Джессапа: сколько он помнит (те пять лет до встречи мамы с Дэвидом Джоном – просто пробел, там ничего), Дэвид Джон стоял надежно. Даже в четыре года отсутствия он все равно оставался константой. Мать убиралась в домах и потом работала в «Таргете», Джессап готовил ужин, проверял домашнюю работу Джюэл, стирал, убирался у них дома, колол дрова, делал все, чего не могла мать, а Джюэл, сидя за столом, писала письма, спрашивала, когда он вернется домой, с их жизнью сплелось его присутствие – и отсутствие: дисциплина, правила, и да, надежда, надежда, и любовь, и семья, тяжелый труд, который вознесет нас на небо, верьте в Бога, делайте что требуется, и все будет хорошо, мы держимся вместе, семья прежде всего.

Вот только Дэвид Джон не стоит спокойно.

Эрл подчеркивает то, что говорит, качая пальцем – и (так быстро, что Джессапу сперва кажется: померещилось) Дэвид Джон бьет.

Быстрый хук, по-змеиному жалящий, правый кулак Дэвида Джона – в лицо Эрла. Эрл отшатывается и падает, перекатывается на спину, лежит, держась за лицо.

Дэвид Джон шагает вперед, стоит над братом, и Джессапу из спальни (из-за того, как отбрасывает тени лампа на крыльце и кружит, словно зачарованный, снег) кажется, что Дэвид Джон высится, несмотря на его рост (ниже Джессапа, ниже Эрла), и превращается в какую-то природную стихию, неистовую и яростную, и Джессап уверен: будь он на земле, в положении Эрла, то не посмел бы встать.

И все же, когда Дэвид Джон договаривает, Эрл кивает, и тогда Дэвид Джон протягивает руку, помогает брату подняться. Потом они обнимаются, стоят несколько секунд, а когда Эрл садится в пикап, Дэвид Джон захлопывает за ним дверь, с какой-то мягкостью прощается.

Растопка

Джессап думает, не вернуться ли к домашней работе. Думает, не присоединиться ли в гостиной к Джюэл (похоже, теперь по телевизору идет ситком) или даже позвонить Уайатту и узнать, не хочет ли он… что-нибудь. Джессап не знает что. Не знает, сможет ли снова посмотреть в глаза Уайатту. Но слышит, как Дэвид Джон занялся поленницей, слышит тяжелый удар колуна.

Он выходит и снимает одолженную куртку Эрла с крючка, натягивает кроссовки. Не видит маму, и Джюэл не потрудилась оторваться от телевизора, только буркнула что-то, когда он сказал: «Эй».

На холодном воздухе приятно. Земля скользкая от нового снега, и он жалеет, что остался без ботинок, но чувствует, как уже от того, что вышел из трейлера, с плеч частично спадает тревога. Огибает дом по следам Дэвида Джона. Отчим включил уличный прожектор – яркий свет на расчищенном пятачке двора. Здесь два штабеля дров, которые Джессап сам покупал со скидкой у родителей Кейли Оуэн (ее папа и брат рубят их зимой, когда ферма простаивает, работа тяжелая, но деньги хорошие) и привез прошлой весной. Достаточно, чтобы протянуть зиму, да и следующую, если экономить, намного дешевле электрических напольных обогревателей, которые включают только в крайнем случае: термостат всегда остается на десяти градусах, чтобы днем не лопнули трубы, если, пока он с Джюэл в школе, а мама на работе, догорит огонь в печи.

Дэвид Джон ставит на пень еще одно полено, вскидывает колун, обрушивает. Попадает точно, расщепляет полено. Берет обломок побольше, примеривается, медлит, оглядывается.

– У нас хватает растопки, – говорит Джессап. – Я много наколол весной, когда привез.

– Знаю, – говорит Дэвид Джон. – Но надо было выбраться. Приятно, понимаешь?

– Физические упражнения?

Дэвид Джон тяжело дышит. Джессап не удивлен. Колоть дрова непросто. Отчим опускает топор на землю, держит за ручку, откашливается, потом сплевывает в снег.

– Нет. То есть да, упражнения – это хорошо. В тюрьме я только ими и занимался. Качался в камере, качался, когда мог, во дворе, писал вам письма, читал. Я в самой лучшей форме в жизни. С тех пор как вернулся домой, ничего не делал, и руки чешутся. Но нет, я не про упражнения. Я про улицу. Никаких заборов. Ничего. Могу пойти куда хочу. Не верится, что я свободен.

– Я видел, как ты ударил Эрла, – выпаливает Джессап. Дэвид Джон кивает.

– Ага.

– С ним все нормально?