Змеиное гнездо

Уайатт: Брэндон дал интервью в больнице

Джессап: он ок?

Уайатт: уже выписали. обошелся даже без операции. выпендривается. покушение на убийство. говорит, военное ранение. война за спасение белой идентичности. говорит, его хотели остановить радикальные левые. говорит, за ними первая кровь, и если они думают, что белые боятся отстоять свое, то им придется изменить свое мнение. призывает к демонстрации завтра вечером, типа сплотить движение. водораздел. он во всех новостях. где уже только не побывал. фокс, энбиси, сиэнэн, прям везде. На форумах в интернете все с ума сходят. люди слетаются и съезжаются отовсюду. едут уже из Теннесси, Южной Каролины, Вирджинии. наверн, уже двести человек сказали, что приедут представлять свой штат, плюс кто придет от церкви.

Джессап: серьезно?

Уайатт: будет мощно. пойдешь?

Джессап: в школу?

Уайатт: да нет, дурик. На демонстрацию. представлять церковь. гордость, чувак. гордость.

Мертвые

Джессап снова пишет Диан:

мы можем просто поговорить.

пж

дай мне шанс. Я тебя люблю

Ждет час, полтора, но ответа от Диан нет. Наконец сдается, выключает телефон, ложится спать.

Или пытается уснуть. Мягко журчит телевизор, под дверь просачивается синий свет. Потом смена цвета и шаги Дэвида Джона и матери к постели. После – тишина. Или что-то больше тишины: шуршание снега, медленно, но верно укутывающего север Нью-Йорка, с какой-то неторопливостью исчезают земля и трава, заметён асфальт перед Благословенной церковью Белой Америки, пролитая кровь укрыта белым, весь мир вокруг Джессапа укрыт белым, холодом и свежестью, неторопливыми темпами скользит с небес снег, достаточно, чтобы снегоуборщики проработали всю ночь, но недостаточно, чтобы переиначить все по образу божьему.

Броди Эллис на спине. Лицо – яма отчаяния, его больше нет. Протестующая – кто она была? Кто-то, кого он знал? Миссис Говард? Кто? Не двигается. На него сыплется стекло, он зовет сестру. Она неподвижна, потому что испугана. Неподвижна, потому что мертва. Снег падает на них всех, накрывает тела, накрывает кровь, снег ловят кресты на кладбищах, крыши домов в Кортаке бледны и странны, университетский кампус вверх дном, снег лижет поверхность озера, снег превращается в темные холодные воды.

Снег накрывает тело Корсона, стук пикапа о тело Корсона, тело Корсона, тело Корсона, не думать о теле Корсона, теле Корсона, не думать о теле Корсона, не думать о Корсоне, не думать о Корсоне.

Не думать.

Одеяло скручено, жаркое, нижнее белье промокло от пота, волосы липнут, воздух вокруг остужается, пока слабеет огонь в печи, но он чувствует, что горит. Чувствует, что готов воспламениться.

Но где-то среди всего этого засыпает, потому что теперь уже утро.

Живые

Первым делом Джессап выглядывает в окно. В призрачном утреннем свете видит, что машина полицейского департамента Кортаки все еще на подъездной дороге, но копы в ней уже другие. Двое мужчин. Кажется, узнает обоих по вчерашнему дню в лагере. Машина на ходу, из выхлопной трубы поднимаются завитки, копы уютно устроились.

Все еще идет снег, но только слегка. На земле – дюйма три-четыре, и он думает, как радовался бы в детстве, что снег выпал так рано в ноябре. Сугробом накапливаются возможности – санки и снежки, прогулки по лесу с Уайаттом и парой дробовиков, утиная охота, снег – чистый лист, утки просят пощады, взметаясь в небо, снег все еще не обязанность, ребенку даже его уборка кажется игрой.

Сейчас снегопад слабый, порхающий, но небо темное – обещает больше.

Он включает телефон и, пока тот раскочегаривается, идет в ванную, облегчается, чистит зубы. Уже собирается встать под душ, когда телефон жужжит. Он думает: «Диан», но там буря сообщений, больше двухсот. И имейлов. Десяток сообщений на голосовой почте. Он не знает, с чего начать.

Это демонстрация.