Змеиное гнездо

Уайатт не шутил, когда сказал, что все серьезно. То, что случилось в лагере, демонстрация, которую объявил на вечер Брэндон, контрдемонстрация – это тема всего. Передовица «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост». Кабельные новостные каналы будто свихнулись. Телефургоны – как сетевые, так и кабельные – паркуются вдоль пешеходного квартала длинным рядом, шесть штук, едут еще, ждут шоу. В квартале уже появляются протестующие, раньше на двенадцать часов, лихорадочная энергия, готовы сплотиться против ненависти. Уайатт скинул ссылку на сайт «ВернемСвое» (новостную организацию на довольствии отца Брэндона Роджерса), и у них главная страница – просто черный экран с красной надписью «День гнева», ниже – «Восстаньте, Боритесь, Вернем Свое! Демонстрация сегодня в Кортаке, Нью-Йорк!». Джессап кликает, видит призыв к действию, к оружию. Уайатт говорит: по его прикидкам, придут триста, даже четыреста человек – невероятное количество для мероприятия, собранного в последнюю минуту, – белая гордость, детка, «власть белым», зов расходится, каждый, кто верит в будущее детей белого человека и живет в радиусе пятисот миль, уже в пути.

Его остальные друзья – ребята из команды, несколько девушек – тоже пишут, но не знают, что сказать, о чем спросить. Полно «какого хрена?», «ты в порядке?» и «что происходит?». Но куда больше пишут «иди на хрен», «иди в жопу» и «сраный нацик».

Только от Диан ничего.

Он принимает душ, царапины на шее от стекла саднят под горячей водой, аккуратно разминает ноющую боль от пятничной игры, шампунь, кондиционер, мыло, но быстро, на скорую руку, уже натягивает трусы, джинсы. Идет в спальню без рубашки и носков, пока по спине холодно стекает капля воды. Стучит в дверь Джюэл, чтобы разбудить (их распорядок с тех пор, как забрали Дэвида Джона), но дверь открыта, она уже встала и оделась.

– Папа готовит блинчики, – говорит она.

Как будто это просто очередной день.

Десять

Он надевает белую рубашку с воротником, передумывает, сменяет на темно-синюю футболку (цвет сумерек), поверх натягивает красную толстовку Старшей школы Кортаки. Сует в рюкзак книжки и папки, направляется на кухню.

За столом Джюэл ест блинчики. С довольным видом. На голове бардак, совсем не причесывалась, но одета в черный свитер поверх черной футболки и черные легинсы. Джессап улыбается.

– Ты этим утром прямо готка, мелкая.

Она ухмыляется – гадко, нарочно с открытым ртом, чтобы показать пережеванный блинчик.

– Фу, – говорит он.

Дэвид Джон пододвигает тарелку.

– Прошу, – говорит он. – Сироп на столе, нарезанная дыня – в миске. Без бекона и сосисок. Простите. Не хочешь заодно яичницу?

– Нет. Спасибо. Нормально. Где мама?

– Спит, – говорит Дэвид Джон. – Плохо себя чувствует. Отпросится с работы.

Джессап кусает блинчик. Жует. Дает упасть в желудок. Не помнит последний раз, когда мать не ходила на работу. Иногда она болеет, простуда, кашель, но ничего серьезного, ничего, ради чего пропустила бы зарплату.

Как будто читая мысли, отчим ставит перед Джессапом стакан воды и говорит:

– Не волнуйся. Она в порядке. По-моему, просто устала. Заслужила выходной. Надрывалась с тех пор, как я попал в тюрьму. Я ей говорю, что пора увольняться из «Таргета». Это слишком.

– Нам нужны деньги, – говорит Джессап. Глаза Дэвида Джона сужаются.

– Нет, – говорит он. – Не нужны. Сейчас я волнуюсь не об этом, – но тут же смягчается. – Прости. У нас снаружи полицейская машина. Я нервничаю. На взводе.

– Я тоже, – говорит Джессап.

Дэвид Джон трет затылок. Волосы встопорщились. Короче, чем помнит Джессап, хотя, может, просто потому, что тронуты серебром. Впрочем, старше отчим выглядеть не стал. Чудо, думает Джессап, после четырех лет тюрьмы. Знает, того же нельзя будет сказать о Рикки. Четыре года без брата. Продержится ли он еще шестнадцать лет без единого посещения?

Пока думает, Дэвид Джон бросает на стол ключи.

– Возьми мамину машину, – говорит он. – Отвезешь Джюэл в школу? У меня на утро два заказа.

Джюэл подскакивает, говорит Джессапу:

– Я почищу зубы, а потом, пожалуйста, сделай мне косичку?

Ответа она не ждет. Просто молнией вылетает из кухни. Джессап забирает ключи, бормоча:

– Жаль, пикапа больше нет.

– Переживешь, Джессап. Он пропал, – пытается перевести в шутку, растопыривает пальцы и говорит: – Пуф. Пропал, как по волшебству. – Никто не смеется. – А ты чего ожидал? Эрл нашел того, кто избавился от него без вопросов, к тебе не подкопаться. Без пикапа у тебя все в порядке. Остается только помалкивать. Ничто не связывает тебя ни с чем.

Ничто, думает Джессап, кроме чувства вины. У него навсегда останется тот звук, тот стук, тело Корсона. Это не исчезнет никогда.

Дэвид Джон придвигает ключи к Джессапу.

– Все в порядке?

Нет, но Джессап кивает.