– Млет свидетель, ваша светлость, и в мыслях не было подобного. Все это, должно быть, нелепая ошибка. Его высочество, когда поправится, согласится с этим.
Магистр Джованни повернулся к писарям, чтобы отдать какое-то распоряжение, но в дверь заглянул человек.
– Прошу прощения, в храме спрашивают советника Бруно. Говорят, что срочно.
Магистр кивнул и жестом разрешил священнику идти.
– Граф Риччи виновен в исчезновении моего сына, граф Пальи, – вскинула голову Албертина. – И вам стоит помолиться, чтобы он был жив.
– Молиться, ваша светлость, надо тем, кто виновен, – отбил атаку Джулио.
Кадир не стал дожидаться, чем кончится этот спор.
– С вашего позволения, я тоже покину вас. – Он поднялся. – Я не очень хорошо себя чувствую.
Ощущая на спине тревожный взгляд Озана, Кадир вышел из комнаты и, облегченно вздохнув, пошел догонять советника Бруно. Необходимо было прояснить эту историю с найденным платком и как можно скорее. А ожидать, что граф Пальи признается или хотя бы сделает вид, что согласен с продолжением расследования, не приходилось.
Советник Бруно уже исчез из вида, и Кадиру пришлось спрашивать, где находится храм. Оказалось, что к нему можно пройти, не выходя во двор Башни. Миновав коридор, где на серых каменных стенах в кованых держателях горели большие факелы, Кадир толкнул тяжелую дубовую дверь и услышал голос, который заставил его сначала резко остановиться, а после со всех ног кинуться вперед.
Дверь вела в огромное помещение храма с величественными резными арками и искусно выполненными витражами. Тяжелые деревянные скамьи стояли у стен храма, поскольку здесь во время службы разрешалось сидеть только женщинам, детям и старикам. Над алтарем, вместо привычного белоснежного цветка лотоса, висело на цепях гигантское серебряное копье. Подобные же символы носили на груди священники воинственного Млета, воплощения Бога, которое почитали в Тусаре.
Кадир вышел в широкий проход и увидел, что почтенный отец Бруно разговаривает с женщиной, лица которой он не видел, но голос и очертания фигуры узнал бы из тысячи тысяч. Но это невозможно! Что она делает здесь, в Тусаре, в храме Млета при Четвертой Башне? Или же он заснул на заседании и видит сон? Кадир медленно пошел по проходу, молясь, чтобы этот сон не кончался.
– Конечно, я поеду с вами прямо сейчас, – прошелестел голос Бруно.
Священник немного отошел в сторону, и Кадир оказался прямо напротив женщины. Теперь их разделяла пара десятков шагов, и это точно была она.
– Ты? – скорее прочитал по ее губам, чем услышал он. Невероятное изумление осветило ее чудесное лицо еще большей красотой, чем он помнил. Казалось, он не сможет сделать больше ни шага, и они так и застынут в этом величественном тусарском храме.
– Кадир хан эфенди? – Голос советника Бруно прозвучал словно гром. – Все уже разошлись?
– Нет, – не глядя на него, ответил Кадир. – Я хотел поговорить лично с вами, но…
Повисла пауза. Женщина все еще стояла неподвижно, только ее грудь вздымалась в такт дыханию. На ней было простое невзрачное платье. Темные тяжелые и шелковистые, как помнили его пальцы, волосы небрежно собраны на затылке в узел, а две выбившиеся прядки касались скул и щек. Никогда в жизни он не видел ничего прекраснее. Она живая, настоящая, и она здесь, так близко от него. Проклятые бумаги и тусарские герцоги и графы могли подождать.
– Но? – коротко кашлянув, участливо подсказал Бруно.
– Но я встретил человека, про которого думал, что потерял его навсегда, – ответил ему Кадир, продолжая смотреть на Кьяру.
Глава 7
Герцогство Синие Камни, Тусар
Серый в яблоках конь злобно ощерился, когда осознал, что ему придется везти не одного всадника, а целых двух, причем второй тяжелее первого, но был неожиданно помилован. Кадир, внимательно посмотрев на страдальца, попросил слугу из Башни отвезти его в местную конюшню и вывести его собственного коня, на котором приехал из Илеханда. Недовольный серый был оставлен на конюшне, а слуга уверил, что обязательно отправит его домой, когда тот отдохнет.
Кадир ловко вскочил в седло и, протянув руку Кьяре, помог ей сесть впереди него. Почтенный отец Бруно уже гарцевал на своей небольшой, но бодренькой вороной лошадке, выказывая заметное мастерство наездника.
– Сколько ты ехала? – спросил Кадир у Кьяры.
– Два с лишним часа галопом. – Она прикрыла глаза и, предоставив ему править поводьями, откинулась назад, наслаждаясь близостью его тела и еле ощутимым знакомым ароматом. Только сейчас она поняла, в каком напряжении провела несколько недель, и даже те два спокойные дня, которые жила у Алесcии.