Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Сама «ГрОб-студия» располагалась в их бывшей с братом детской комнате омской квартиры, и у Летова на альбомах предостаточно нежновозрастного материала: тут и «Приключения медвежонка Ниды», и строчка «Чтобы детство мое не смешалось в навоз», и песня «Детский мир», и альбомный заголовок «Игра в самолетики под кроватью», и, наконец, «Передозировка» с ее скакалочным ритмом (там вся песня выстроена так, что «передозировка» звучит как «газировка»). При этом нельзя сказать, что он эксплуатировал детские материи. Инфантилизм как прием был ему скорее чужд: он не оглядывался, не задерживался и ребенком не притворялся. Детство было, черт с ним, с детством, как пел он сам на мотив Неумоева. В ответ на вопрос, кого бы он в случае чего бросился спасать на выбор – старика или младенца, – Егор голосовал за старика. Это немного сродни тому, что Пришвин в дневниках начала 1940-х годов называл детством без детскости: «И теперь думаю: до какого же отчаяния в человеческой лживости мог дойти Христос, если мог сказать современным ученейшим и мудрейшим людям: будьте как дети». У Егора была навязчивая идея, что за все придется платить. В его образной системе детство – просто еще один повод для предстоящей расплаты, именно поэтому Незнайка опять-таки ПЛАТИТ за свои вопросы, а устами ребенка глаголет то яма, то пуля. Ближе всего к этой теме он подошел (по большому счету, и закрыл ее) на альбоме «Прыг-скок», когда ему не исполнилось еще и 26 лет. К пластинке прилагался подзаголовок «Детские песенки», хотя там и так все понятно уже по одному обилию уменьшительных суффиксов: дурачок, червячок, трамвайчик, мишутка, свечка, колечки, звездочка, песенка, травка, прутик, хвостик, листок etc. По той же ребяческой линии проходят дразнилка про Вудсток и Кастанеду и следующая за ней песня про маленького принца. Еще одна характерная подробность: Летов вставил в неумоевскую песню «Красный смех» антиперинатальный выклик «Живите дольше, рожайте больше!», которого в оригинале и близко нет. Пластинка сохраняет свои неотенические свойства вплоть до финальной композиции. И там ребенок исчезает. Он превращается в безликого пассажира, и присущие детству качели летят без него. Он соскочил. Жоэль, Ноэль и Ситроен покинули клетку в неизвестном направлении. В этом исчезании детского состоит главный горький страх «Прыг-скока» и переход в другое, черное измерение. Потерю такого бойца отряд не может не заметить, поэтому «Прыг-скок» звучит совершенно отдельно от всего альбома. Все предыдущие песни – это сколь угодно драматичный и сплошь на нервных окончаниях, но тем не менее детский взгляд на мир (бедствия – не что иное, как детская игра, если по Плотину), в котором все земное так или иначе сводится к обиде, игре и сказке. Смерть – это поход плюшевого медведя на Берлин. Здесь есть место пусть призрачному, но утешению извне («Кто-то там вспомнит», «Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла» etc.). Песня «Дурачок», помимо всего прочего, является плачем недавно осиротевшего сына. Но когда Летов в конце «Прыг-скока» дрожащим голосом шепчет «Все образуется», это он успокаивает сам себя – оставшись один на перепутье между миром живых и мертвых (он действительно примерно там и находился в момент сочинения песни, в которой изначально было чуть не в три раза больше куплетов, – с сорокаградусной температурой, что не снижалась неделями, и без сна). Сам по себе.

Леонид Федоров рассказывает: «Я считаю, что лучшая песня русского именно рока – это, конечно, „Прыг-скок“. Великое произведение, никто даже и близко не подошел по чистоте, мощи и музыкальности. Мне как-то Игоряша Крутоголов говорит: а давай сделаем „Прыг-скок“ – у нас тогда была презентация альбома на стихи Хармса в Тель-Авиве. Он крайне серьезно к этому подошел, расписал мне все ноты на два листа, чтоб я не мучился. Там же довольно сложная ритмическая структура на самом деле. Очень небанальные аккорды, хотя кажется, что просто. А поет он еще сложнее. Я сел, что-то там учил, но в итоге перед концертом сказал Игорю: понимаешь, если мы сыграем ее в начале, то все остальное я просто не смогу спеть. А если мы сыграем ее в конце, я к тому времени буду настолько уставший, что уже не вытяну ее. Так что, если хочешь, давай просто сыграем одну песню – „Прыг-скок“ Егора Летова, – и все, а потом поставим пластинку. Так и не сыграли».

«Мы все родом из детства», – заявил Летов в интервью газете «День» летом 1993 года, слегка проговорившись об истинных причинах приверженности советскому строю. Это довольно спекулятивная редукция: списав все на детские ощущения, мы получаем вытяжку всего наилучшего, что случилось в СССР, и автоматически выносим ему восторженнооправдательный приговор. Таким приговором в итоге стал «Звездопад», самый детский согласно этой логике его альбом, своеобразный зазеркальный ответ «Прыг-скоку». Строго говоря, известный политический прорыв Летова следовало бы назвать не русским, а советским: в конце концов, он все-таки пел «И Ленин такой молодой», а не «Романс генерала Чарноты».