Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Почему, например, бессмысленно сейчас снимать художественный фильм про Летова? Да его играть некому, чисто типажно. Его типаж как раз и остался в Советском Союзе. Например, Бурляев в юности его мог бы изобразить (не зря же у Егора есть песня «Иваново детство», а сам Бурляев однажды дал разрешение на концерт «Гражданской обороны» в кинотеатре «Эльбрус», имея некоторое отношение к его руководству). Кроме того, на Летова удивительно похож молодой Василий Ливанов в калатозовском «Неотправленном письме» (1959).

Отсутствие собственных детей, как правило, компенсируется чувством внутреннего ребенка – и таких историй было в изобилии. Например, летели в 1999 году из Нью-Йорка в Москву после гастролей. Летов потребовал выпить, но после ряда американских приключений сопровождающие ему в этом наотрез отказали. Когда принесли слабое утешение в виде томатного сока, он резким движением оттолкнул стаканчик, расплескав содержимое по салону и его обитателям. Подошла стюардесса и предупредила, что в случае еще одного такого русского прорыва дальше качели точно полетят без пассажира, которого ссадят в ближайшем аэропорту. Егор надулся, отвернулся к окну и так просидел весь полет до Москвы, словно Ноэль, Жоэль и Ситроен в одном недопонятом лице.

11. АРМАГЕДДОН-ПОПС НУЛЕВЫХ

Есть определенный соблазн связать возрождение как самой «Гражданской обороны», так и интереса к ней с рокировкой Ельцин – Путин и соответствующей сменой идеологических настроек. Но никакой специальной исторической правды в этом не будет. В отличие от, например, газеты «Завтра», которая немедленно почуяла имперский потенциал свежеустановленного режима (прав был Бердяев, заметивший: «Приходится с грустью сказать, что святая Русь имеет свой коррелятив в Руси мошеннической») и с ходу пообещала «За Путина – врежем», Летов в подобных реверансах замечен не был. Впрочем, в «Контркультуре» 2001 года в беседе с Сергеем Жариковым он действительно признаёт, что в погоне за вечными коррективами собственного мифа договорился уже до того, что поддерживает действующего президента в знак некоего абсурда. Далее Жариков предлагает ему плотнее взяться за тему неоконформизма и в интересах рок-н-ролла и истинного сопротивления системе притвориться новым русским в сауне с проститутками, на что Егор, будучи человеком куда более простодушным и прямодушным, рекомендует вооружить подобной стратегией непосредственно саму группу «ДК». Тем не менее нельзя отрицать, что его строчка 1993 года «Поднимается с колен моя Родина» по совпадению стала одной из идеологем нового порядка (именно с «Родины» он начал выступление в клубе «Точка» в 2002 году – на том же концерте едва ли не единственный раз за десятилетие сыграли редкие для живой передачи песни «Здорово и вечно» и «Парадокс»).

Формально его радикализм никуда не делся – в 2000-м Летов еще носил гитару на патронташе, толкал коммунопатриотические речи и оставался привычным жупелом для центровых медиа (если не считать демарша, который устроил «МК-Бульвар», неожиданно поставивший в октябре 1999 года Летова на обложку с выносом «Людей не жалко». Она в тот год еще висела в редакции «Афиши» на стене в качестве молчаливого укора руководству – учитесь искусству кавера). Концерты по-прежнему отменялись со ссылками на былой политический обскурантизм: так, в разные месяцы нулевых был отменен концерт в Нижнем Новгороде; в Минске еврейская община резко воспротивилась выступлению, заподозрив автора песни «Общество ,,Память“» в антисемитизме, – концерт тогда отстояли, но перенесли на день; в Ригу же Летову и вовсе запретили въезд на 99 лет вперед.

Новых альбомов и песен не было – их заменяли упорные небеспочвенные слухи о нарастающей алкоголизации лидера. Колесов вспоминает: «У Егора, несмотря на все тогдашние пьянки до мясного состояния, была невероятная сила воли. В любом состоянии он всегда выходил играть, хотя мог бы просто сказать: идите нафиг, ломает сейчас песни петь. Ничего страшного бы не случилось. Но он реально как свой долг это воспринимал. И он в итоге взял себя в руки и выкарабкался. Я не думаю, что Игорь Федорович сильно менялся в течение жизни, уж князем Мышкиным, как его кто-то назвал, он точно никогда не был. Конечно, он мог генерировать разный образ, но суть его всегда была одна: слом, выход за рамки и пределы, что-то предреволюционное. Когда мы только познакомились, в 1989 году в Горьком, он меня поразил тем, каким неожиданными могли быть его решения и суждения. Меня абсолютно завораживало то, как иные вещи в принципе могли прийти ему в голову».