Если говорить о популярных в последние годы обвинениях в ресентименте, то он у Летова, конечно, встречается (строго говоря, его можно усмотреть у кого угодно и где угодно). Но не он определяет его творчество (я не уверен, что Егор вообще оперировал подобным понятием, хотя явно знал его – например, от того же Дугина). Ресентимент – всегда отмазка, а лирический герой Егора скорее отказник (и одновременно активист, что лучше всего отражено в упомянутом тезисе «Мы будем умирать, а вы – наблюдать»). Например, мамоновский «Серый голубь» – это как раз вполне ресентиментная ария богемного пьяницы: «Я хуже тебя, зато я умею летать». Собственно, предлог «зато» и составляет, по большому счету, весь смысл ресентимента. Ресентимент предполагает насущную необходимость упиваться текущим бедственным состоянием либо паразитическую грезу о былом положении вещей. Тогда как в сердцевине лучших летовских песен – действие, сопротивление и вмешательство. У него не «зато», но «вопреки». Фиксация однородных обстоятельств разной степени тягостности – и вспышка. А он увидел солнце. А в горле сопят комья воспоминаний. А у нас не осталось ничего, мы мрем. Попробуйте поменять союз – «зато он увидел солнце», – и вы сразу получите аффект отмщения. Но Летов за себя не мстит.
Об особенностях его пафоса можно судить, например, по такой романтической песне, как «Лед под ногами майора». Она лишний раз иллюстрирует то, о чем мы говорили в шестой главе: Егор не над схваткой, он и есть сама схватка. В песне присутствует майор и существуют некие ОНИ, радостные создания беззащитно-хипповского толка, которые подлежат скорейшему уничтожению. При этом сам лирический герой себя к данной коммуне не причисляет, но идет ради них на совокупную жертву, превращаясь в гололед во имя орущих и запрещенных. Фактически это более агрессивный аналог мечтаний Холдена Колфилда о том, как душеспасительно было бы оберегать детей от падения в пропасть.
Поскольку на середине книжки я внезапно понял, что пишу ее преимущественно для лиц старшего школьного (чем отчасти можно объяснить настойчивые попытки свериться с собственной юностью), то простительно будет сказать несколько слов о тех страхах и рисках, которыми может быть чревато пристрастие к «Обороне» в нежном возрасте.
ГО, безусловно, сильнодействующее средство, о чем наглядно свидетельствует уже тот факт, что упомянутые лица продолжают ее активно в 2021 году слушать. В определенной степени этому способствует известная цикличность российской истории, благодаря которой даже архивные политические агитки, типа «Нового 37-го», наполняются привычным смыслом. Однако куда более сильным центром притяжения служит не диссидентский, но еретический настрой Егора – второго такого мастера по «рытью колодца в ничто» (если использовать выражение Григория Померанца) в местной рок-музыке широкого охвата с тех пор не появилось и, вероятно, не ожидается. Тридцать лет назад шанс сдвинуться рассудком на этой почве был не так уж мал.
Вот, к примеру, кейс – в 1990-е годы Летов получает письмо от парня, где сказано примерно следующее: был у меня брат, нормальный человек, а потом он начал слушать «Гражданскую оборону», выбрил виски, начал ходить в шинели, называть себя Егором, в какой-то момент прибил себе ступни к полу, а в конце концов просто повесился с пластинкой «Прыг-скок» на груди, после чего я вас люто ненавидел, но потом сам послушал и что-то такое понял, в общем, теперь все по-другому.
Даже если исключить по-настоящему клинические случаи, определенная опасность состоит в том, чтобы воспринять песни Летова как пожизненные индульгенции. Благодаря эмоциональному сценарию ГО вырабатывается своеобразный тип нарциссического расстройства («я некрофил, я люблю себя»): слишком легко почувствовать себя (притвориться) по жизни двоечником, но при этом рассчитывать на два высших балла – здорово и вечно. Постепенно вырабатывается собственный табельный раздрай, которым ты начинаешь пользоваться в любой, что называется, непонятной ситуации, и тогда наступает решительная подмена: злобная трусливая жизнь каждому из нас. Я это наблюдал много раз среди друзей, да и сам отчасти был таким. Как убийственно точно сказала Жанна Моро в «Лифте на эшафот», нежелание счастья – тоже трусость.
Стоит отметить, что и формула «Пошли вы все нахуй» пестует слабость именно в силу своего выканья, этой размытой и глобальной безадресности – которая в точности рифмуется с финалом лимоновского «Эдички».