Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

В комментах кто-то изящно заметил, что это не блевота, но экзистенциальная тошнота, а я, в свою очередь, написал Троицкому – по его же просьбе – подобие объяснительной от лица всех «просвещенных столичных». Пожалуй, приведу отрывок из той переписки с сохранением всех пунктуационных небрежностей – с тем чтобы, во-первых, слегка разнообразить некоторую стилистическую монохромность книжки, а во-вторых, в доказательство моего оформившегося в далекой юности и сохранившегося по сей день пиетета перед АКТ; интонация тут говорит сама за себя, такое чувство, что письмо написано в 1989 году, сразу по выходе из кинотеатра «Звездный»:

…После ГО весь без исключения русский рок показался мне, конечно, пресноватым и велеречивым, это во многом поколенческая история – во-первых, мне и ровесникам он так зашел еще из-за чисто возрастных совпадений и соответствующих ассоциаций. В конце концов, летов был меня старше всего на десять лет, то есть это такой статус старшего брата, тогда как тот же гребенщиков мне все же в отцы годится. Во-вторых, тексты – сложные, пронзительные, тоже ни на что не похожие (повторюсь – музыка была главнее, я безусловно считаю летова хорошим поэтом, но все же он в первую очередь музыкальное явление, я прям настаиваю на этом – в этом смысле башлачев мне представляется больше поэтом, тогда как летов именно музыкант). Опять таки все в этих текстах держалось на крайностях – от мелкого бытового бешенства до глобального отторжения всего существующего миропорядка, от простейших аксиом до сложносочиненных теорем. Мат (тоже легитимизированный именно летовым впервые) в этот контекст тоже очень хорошо встраивался и придавал дополнительно шарма. Сильное высказывание, формирующее картину мира. Группа звуки му, например, при всем уважении – картину мира не формировала.

В-третьих, это ощущение какого-то доподлинного андеграунда – на фоне полностью разрешенного и реабилитированного русского рока это смотрелось конечно выигрышно. Оборону нельзя было услышать ни в программе взгляд, ни по радио, про нее практически не писали – то есть была некая аура запрещенки, что, конечно, не могло не волновать дополнительно.