Знак Единорога. Рука Оберона

Туннель затем сузился, Дворкин снова пошел впереди. Скоро он резко свернул за угол, я услышал его невнятное бормотание и сам чуть не налетел на него, когда повернул за тот же угол. Он склонился и шарил левой рукой в темной расселине. Потом раздалось негромкое знакомое карканье и открылся выход из пещеры – и тут до меня окончательно дошло, где мы. И кто там на том конце цепи.

– Хороший Виксер, – бормотал Дворкин, – дальше я не пойду, все в порядке, Виксер, хороший мальчик. Вот, это тебе пожевать.

Откуда он достал то, что бросил зверю – без понятия. Но я уже оказался достаточно близко, чтобы увидеть, как пурпурный грифон ворочается у себя в логове; он принял подношение, мотнув головой и выразительно захрустев.

Дворкин с ухмылкой посмотрел на меня:

– Удивлен?

– Чем?

– Ты думал, я его боюсь? Думал, что я никогда не сумею с ним подружиться? Ведь это ты посадил его здесь, чтобы держать меня внутри – подальше от Образа?

– Я когда-нибудь так говорил?

– А зачем? Я же не дурак.

– Как скажешь, – заметил я.

Хихикнув, он встал и двинулся дальше.

Я шел за ним, пол вскоре снова выровнялся. Проход раздался ввысь и вширь, и вскоре мы подошли к выходу из пещеры. Дворкин на миг замер там, темным силуэтом с воздетым посохом. Снаружи стояла ночь, чистый соленый воздух очистил ноздри от мускусной звериной вони.

А затем он вновь двинулся вперед, вступив в мир свечей на темно-синем бархате небосвода. Следуя за ним, я чуть не задохнулся от этой поразительной красоты. Звезды в безлунном и бессолнечном небе сверкали с воистину первозданной силой, а граница между небом и морем вновь совершенно стерлась, но дело вовсе не в этом. Просто в этом море-небе ацетиленовой горелкой полыхал Образ, а все звезды сверху, снизу и вокруг располагались с геометрической точностью, образуя фантастическое вогнутое кружево, порождая ощущение, будто мы висим посреди космической паутины, где Образ является истинным центром, а все остальные светящиеся линии – лишь строгое соответствие самого его существования, конфигурации, построения.

Дворкин спустился к Образу, к краю темного участка. Махнув посохом в его сторону, он повернулся ко мне, как раз когда я подошел.

– Вот она, – заявил он, – дыра в моем мозгу. Соответственно, этим куском я теперь думать не могу – только тем, что вокруг. И уже не знаю, что нужно сделать, чтобы восстановить то, чего я лишился. Если думаешь, что справишься, – ты будешь подвергать себя риску моментального уничтожения всякий раз, когда будешь пересекать разрыв. И уничтожит тебя не черное пятно, нет, а сам Образ, когда контур разомкнется. Может быть, Самоцвет при этом тебя убережет, но не факт. Я не знаю. Только чем дальше, тем будет труднее. С каждым оборотом все сложнее, а сила твоя будет иссякать. Когда мы обсуждали это в прошлый раз, ты боялся. Хочешь сказать, что с тех пор стал смелее?

– Может быть, – ответил я. – Другого варианта нет?

– Я знаю, что это можно сделать с чистого листа, потому что когда-то сам совершил это. Иного же способа лично я не вижу. Чем дольше тянешь, чем хуже ситуация. Так что принес бы ты сюда Камень, сын, и одолжил бы мне свой клинок. Не вижу я лучшего способа.

– Нет, – возразил я. – Я должен знать больше. Расскажи еще раз, как был поврежден Образ.

– Если ты имеешь в виду, кто из твоих детей пролил здесь нашу кровь, – не знаю, и раньше не знал. Кровь пролили, этого достаточно. Темная часть нашей натуры сильна в них. Наверное, они слишком близки к хаосу, из которого выбрались мы, ибо им, когда они росли, не приходилось напрягать волю, как вынуждены были делать мы, чтобы совладать с ним. Я полагал, что ритуала прохождения Образа будет для них достаточно. Ничего сильнее измыслить не мог. Увы, не вышло. Они восстают против всего, что мы сотворили, и даже пытаются уничтожить сам Образ.

– А если мы, начав все заново, преуспеем – не получится ли так, что все это повторится вновь?

– Не знаю. Но есть ли иной выбор, кроме как потерпеть неудачу и вернуться в хаос?

– Что станет с ними, если мы начнем все заново?

Дворкин некоторое время молчал. Затем пожал плечами.

– Не могу сказать.

– А каким будет следующее поколение?

Он хмыкнул.

– Как можно ответить на такой вопрос? Понятия не имею.

Я вытащил изувеченный Козырь и протянул ему. Дворкин рассмотрел его в сиянии своего посоха.

– Скорее всего, это Мартин, сын Рэндома, – сказал я, – тот, чья кровь была пролита здесь. Не знаю, жив ли он еще. Как по-твоему, что бы он сказал?

Дворкин оглянулся на Образ.

– Так вот что там было за украшение. Как тебе удалось добыть эту карту?

– Как-то удалось, – ответил я. – Это ведь не твой рисунок, верно?

– Нет, конечно. Я этого мальчика никогда не видел. Но вот тебе и ответ на твой вопрос, не так ли? Если следующее поколение и будет, твои дети его уничтожат.

– Как мы уничтожим их?

Он очень внимательно посмотрел мне в глаза:

– С каких это пор ты вдруг стал заботливым отцом?

– Раз этот Козырь сделал не ты, тогда кто?

Дворкин взглянул на карту и царапнул ее ногтем.