Знакомство с «Божественной комедией» Данте Алигьери

Данте спрашивает Фаринату о его способности видеть будущее, на что Фарината отвечает, что для него и остальных обитателей ада невозможно видеть настоящее, они способны видеть только будущее. Это характеризует природу наказания – в Судный день они не смогут видеть ничего.

Данте просит Фаринату передать его сожителю по могиле, что сын его жив.

(Ад 10:109–114)

Пред павшим не хотел предстать как лжец

и потому прошу: «Скажи другому,

что сын его среди живых сердец. (111)

Внимая слову моему глухому,

ошибся он: я думал, что ясны

условья наши духу, как живому». (114)

(Inferno 10:109–114)

Allor, come di mia colpa compunto,

dissi: “Or direte dunque a quel caduto

che ’l suo nato è co’ vivi ancor congiunto; (111)

e s’i’ fui, dianzi, a la risposta muto,

fate i saper che ’l fei perché pensava

già ne l’error che m’avete soluto.” (114)

Но ни Фарината, ни Кавальканти не подозревают о существовании друг друга, несмотря но то, что они оба застряли в той же самой могиле навеки.

Можно заключить, что разделение общества на враждующие группировки, как в политике так и в поэзии, представляют природу греха ереси в толковании Данте.

Седьмой круг ада: грех насилия

(Пьер дела Винь и Брунетто Латини.)

В отличие от грешников невоздержания, чьи грехи разделены на четыре круга, грешники насилия собраны в одном кругу, который в свою очередь разделён. Поэт Данте видит три объекта насилия – насилие против соседей, насилие против себя и насилие против Бога. Самоубийство представляет собой насилие против себя.

Место, где эти грешники обитают, имеет своеобразное отличие, грешники выглядят как заросшие кусты, не имеющие листьев, но выглядящие как чёрные ветви с шипами, цепляющимися друг за друга. Описание производит впечатление уничижения, переданного в образе леса самоубийц. Для поэта Данте человеческая жизнь является даром божьим, также как и в иудейской или христианской традиции. Самоубийство есть отказ или непризнание этого дара. Сами кусты являются самоубийцами, потому что они отвергли от себя право самоопределения.

(Ад 13:1–9)

Еще не возвратился Несс назад,

как в сумрак леса мы вдвоем вступили,

где никаких тропинок, тьма преград. (003)

Не зелены, а тусклы листья были,

не прямы ветви – в скрюченных суках

и без плодов, шипы же яд сочили. (006)

Такой жестокой чаши нет в местах,

где звери меж Корнето и Чечиной

не любят пашен и живут в лесах, (009)

(Inferno 13:1–9)

Non era ancor di là Nesso arrivato,

quando noi ci mettemmo per un bosco

che da neun sentiero era segnato. (003)

Non fronda verde, ma di color fosco;

non rami schietti, ma nodosi e ’nvolti;

non pomi v’eran, ma stecchi con tòsco. (006)

Non han sì aspri sterpi né sì folti

quelle fiere selvagge che ’n odio hanno

tra Cecina e Corneto i luoghi colti. (009)

Если обломить ветку, то откроется отверстие, через которое можно говорить с грешником. Пилигрим Данте обламывает одну такую ветку и куст обращается к нему с речью.

(Ад 13:31–39)

Большой терновник предо мной стоял.

Как только ветку я задел рукою,

обрубок вскрикнул: «Ты зачем сломал?» (033)

И из него – кровь темная рекою,

и снова крик: «Зачем меня сломил?

Дух жалости не властен над тобою? (036)

Мы были люди, грех нас превратил

в сушняк. Рука должна бы быть добрее,

пусть даже души змей ты зацепил». (039)

(Inferno 13:31–39)

Allor porsi la mano un poco avante

e colsi un ramicel da un gran pruno;

e ’l tronco suo gridò: “Perché mi schiante?” (033)

Da che fatto fu poi di sangue bruno,

ricominciò a dir: “Perché mi scerpi?

non hai tu spirto di pietade alcuno? (036)

Uomini fummo, e or siam fatti sterpi:

ben dovrebb’ esser la tua man più pia,

se state fossimo anime di serpi.” (039)