Относительно первого типа служения Богу Кант приводит следующие аргументы: Молитва, задуманная как внутреннее ритуальное служение Богу и как таковая является средством достижения благодати, представляет собой суеверное заблуждение (создание фетиша); поскольку это есть не что иное как провозглашение желания перед существом, которое не нуждается ни в каких провозглашениях относительно внутренней предрасположенности молящегося, – так, служения Богу истинно не происходит. Тем не менее, искреннее желание угодить Богу лежит в духе молитвы и это может и должно пребывать в нас непрестанно. В том желании, которое являет дух молитвы, человек лишь стремится работать над собой (с тем, чтобы возродить свою предрасположенность средствами идеи Бога), тогда как в самих словах молитвы, провозглашённой им, то есть во внешнем её проявлении, он стремится работать по отношению к Богу. В первом случае молитва может быть обращена с совершенной искренностью, даже когда человек не представляется что он способен со всей уверенностью утверждать существование Бога; во втором же случае – в обращении – человек подразумевает, что этот сверх-естественный объект присутствует лично, или он представляет себе – даже в душе – как если бы он был убеждён в его присутствии, в то же время имея в мыслях, что если это не так, то его представление не принесёт вреда, но возможно принесёт ему выгоду; так, искренность невозможно найти в этой вербальной форме молитвы, тогда как она может присутствовать в первой, чисто духовном духе молитвы. (Religion 186) Это, более того, абсурдное и вместе с тем беззастенчивое заблуждение, добавляет философ, что, совершая попытку через настойчивую навязчивость нашей молитвы, Бог может быть отклонён от своего плана в его мудрости к нашей выгоде. (Religion 187) Между тем Кант с необходимостью отмечает, что через продолжительное очищение и возвышение моральной предрасположенности дух молитвы сам по себе будет достаточно стимулирован в нас. Моральная предрасположенность, как всё, что дано и тренировано, но не непосредственно в нашей природе, довольно ослабляет эффект моральной идеи, которая при субъективном рассмотрении именуется Кантом как религиозное рвение. Если принять во внимание необъемлемую мудрость божественного создания в самых мельчайших вещах и возвышенность всего совершенного, то осознание этого имеет такую силу, которая способна перенести разум в утопающее состояние восхищения, поскольку чувство, поднимающееся при осознании этого видения дела рук Бога, невозможно описать. Речь здесь не имеет ценности сама по себе, но лишь как средство переживания этой предрасположенности к ведению жизни, которая угодна Богу, и с этой целью речь служит лишь как инструмент воображения, заключает философ. (Religion 188)
О втором типе служения Богу Кант высказывается следующим образом: Посещение церкви представляется нам как торжественное внешнее общее поклонение Богу в церкви, с тем, чтобы выразить чувственное отношение общества верующих, не только как средство назидания для каждого индивида, но также как всеобщую обязанность как граждан Царства Небесного, которое представлено церковью на земле. Желать использовать саму церковь как средство для достижения благодати, как если бы Бог мог быть достигнут непосредственно через неё и мог присовокупить особую благодать к этим торжествам, которые есть не что иное как чувственное представление универсальности религии, – такое желание есть заблуждение. (Religion 189)
Третий тип служения приобщает новых членов церкви через торжественный ритуал крещения и полон значения, которое возлагает серьёзные обязанности как на вновь принятого, так и на крёстных родителей, которые принимают на себя наставление крестника в вере; крещение имеет нечто святое в своей цели, – трансформацию человеческого существа в гражданина божественного царства – но само по себе не представляет священного действия, совершённого другими, – действия, влияющего на святость и способность принятия благодати этим субъектом, таким образом, не есть средство достижения благодати, комментирует философ.