Знакомство с таинством православной Троицы Владимира Лосского

Никольс отмечает, что дань Лосского Троичному патриархальному богословию состоит из понимания Лосским миссии Сына приобщиться к людям и «призвать к жизни нашу природу», тогда как задача Святого Духа понимается им как «одухотворение нашей личностной свободы». (Nichols 2017, стр. 144) На этом понимании Троицы Евангелия Владимир Лосский строит свою собственную доктрину Троицы, но чтобы понять её во всей полноте, необходимо ознакомиться с его терминологией и объяснить важные понятия, сформулированные им.

Владимир Лосский проложил путь к своей Троице уже в «Мистическом богословии…», где он размышляет о незнании/ignoratia (Лат.), которое поднимается выше любого языка философов для того, чтобы постичь таинство Троицы. Не только просвещённый/docta (Лат.), но также милосердный должен принять участие в трансформации нашего человеческого знания/σοφία (Греч.) «в мудрость Бога, которая представляется греческим философам как бессмысленность». (Lossky 2006, стр. 49–50) Уже в своём «Мистическом богословии…» Лосский решает определить термин «сущность»/ουσία (Греч.) как общее именование Божественного Существа для Отца, Сына и Святого Духа, как онтологический символ, который берёт своё начало в глаголе «быть»/είναι (Греч.): вместе с патриархальным термином «единосущный»/όμοούσιος (Греч.) он определяет Божественную Сущность. (Nichols 2017, стр. 115)

Лосский отмечает, что в терминологии Аристотеля «вначале сущность»/ουσία (Греч.) была использована для определения индивидуальных субстанций», а Святой Иоанн Дамаскин определял сущность термином «ипостась»/ὑπόστασις (Греч.). Святые патриархи постановили сохранить оба термина во избежание эллинистического фокуса на безличностной эссенции. Как сущность»/ουσία, так и «ипостась»/ὑπόστασις (Греч.) были использованы как синонимы и относились к существу, но делая различие в значении этих двух понятий, Святые патриархи смогли описать существо в личности и «персонифицировать онтологию». (Lossky 2017, стр. 40) В описании Лосского, троичная сущность»/ουσία (Греч.) отличается от эллинистической абстрактной идеи Бога, комбинирующей посредством рациональной эссенции три божественных индивида в том же смысле как человечность является общей характеристикой, или атрибутом для трёх людей. Разница в толковании Лосского лежит в апофатизме, который «привносит мета-логическую глубину непознаваемой возвышенности». Ипостаси есть в одно и то же время «бесконечно единый и бесконечно иной», они Божественной природы, но ни одна из них не обладает ею, они «делят свою природу безгранично». (Lossky 2017, стр. 40)

То, что определяет ипостаси, есть их отношения, и прежде всего «общий принцип Божественности», Отец, который есть «основной принцип»/αρχή (Греч.). Лосский формулирует эти отношения: «незачаточность Отца, или безначальность […], зачатие Сына, и исхождение Святого Духа». (Lossky 2017, стр. 41) Это многообразие есть «изначальное таинство Божественных Ипостасей» и это таинство доступно нашему пониманию лишь через отрицание: «что Отец, будучи безначален, есть ни Сын, ни Святой Дух, что зачатый Сын есть ни Святой Дух, ни Отец, что Святой Дух исходит от Отца и есть ни Отец, ни Сын». Лосский считает, что латинская теология видит эти отношения как взаимные противоположности, тогда как восточное православие представляет их как отношения «абсолютной множественности», сохраняя при этом «абсолютную сущность».

Восточная церковь никогда не сокращала эти отношения до двойственности, которая есть точка оппозиции, настаивает Лосский, но она принимает имманентные отношения ипостасей как тройственные. (Lossky 2017, стр. 41–42) Как утверждает Лосский, Ветхозаветный Бог есть монада, не имеющая других отношений кроме как «существ иной природы»: «Бог есть таковой только для тех, кто не есть Бог». (Lossky 2017, стр. 41–42) Новозаветный Бог являет Себя как Отец Сына, «который ни в коей мере не ниже его», Библейская монада являет своё сокрытое имя как Отец и в этом явлении развёртывание «личностного многообразия Бога» не может быть представлено через диаду, настаивает Лосский, поскольку диада «подразумевает обоюдное противопоставление и ограничение». (Lossky 2017, стр. 42–43) Диада есть отражение материи и формы создания, но Божественная монада превосходит «составное качество диады» с тем, чтобы достичь совершенства в триаде, заключает Лосский вместе со Святым Григорием Богословом. (Lossky 2017, стр. 42–43)