Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

За любовь очаровательной юной красавицы конкурируют оксфордский школяр Николас, снимавший у старого плотника угол, и смазливый церковный служитель Авессалом, регулярно поющий страстные гимны под окнами своей пассии. Разумеется, преуспевает школяр — как могло быть иначе! Он пугает простоватого плотника грядущим буквально в следующий понедельник потопом, который якобы вычислил при помощи астролябии, и заставляет его провести ночь в чане, подвешенном к потолку, пока сам Николас утешается с женой плотника в их супружеской спальне. Комизм на грани откровенной и грубой непристойности нарастает: среди ночи является Авессалом, молящий красотку Алисон о поцелуе, а она, воспользовавшись темнотой, подставляет ему не губы, а нечто прямо им противоположное:

«Тут Алисон окно как распахнет
И высунулась задом наперед.
И ничего простак не разбирая,
Припал к ней страстно, задницу лобзая.
Но тотчас же отпрянул он назад,
Почувствовав, что рот сей волосат».

Но и Авессалом не остается в долгу: он бежит в кузницу, просит у знакомого кузнеца раскаленный добела сошник — это такая часть плуга — и мчится обратно к роковому окошку, снова умоляя о поцелуе. На этот раз пошутить вздумалось Николасу, и жаждущий отмщения церковный служка с удовольствием пустил в ход раскаленную железяку, несмотря на испускаемые зловредным школяром газы:

«Но мстить стремясь за смерть своей любови,
Сошник держа все время наготове,
Не отступил ни шага он назад
И припечатал Николасов зад.
И кожа слезла, зашипело мясо,
И ужас обессилил Николаса.
Боль нестерпимая пронзила тело,
И голосом истошным заревел он:
„Воды! Воды! На помощь мне! Воды!“».

От криков просыпается в чане и падает на пол плотник, сбегаются соседи, начинается всеобщий переполох, несчастного обманутого мужа обвиняют в безумии, и рассказ завершается констатацией очевидного факта, что «кого угодно школяры ославят».

Если что и смогло пошатнуть тоталитарный духовный диктат католической Церкви, то это были не религиозные вольнодумцы, с которыми без всякой жалости расправлялись огнем и железом, а вот такое стихийное художественное зубоскальство, в котором нет ничего святого, зато полно насмешек над церковнослужителями и характерных переворотов-инверсий, вроде того, что продемонстрировала очаровательнейшая, но нескромная Алисон, подставив злополучному поклоннику для поцелуя уста иные, чем те, на которые он рассчитывал.

Есть в «Кентерберийских рассказах» и повести, посвященные возвышенной добродетели: такие фаблио, хоть и были менее распространены, чем рассказы о малопристойных школярских проделках, но тоже пользовались популярностью. Таков рассказ студента; он повествует о некоем маркграфе, правителе из Ломбардии, который вознамерился взять в жены дочь бедняка, прекрасную Гризельду. Нам еще встретится и это имя, и подобный образ девицы, не только волшебно красивой, но и добродетельной — в отличие от развеселой простушки Алисон, любительнице интриг со школярами и высовывания из окошка интимных частей тела.

О намерениях маркграфа Гризельда узнала, когда тот нагрянул к ним в дом, чтобы просить у ее отца руки дочери. Дело кончилось добром: и вот новая маркграфиня счастливо живет с мужем, являя сияющий образец красоты, ума и доброты. Однако маркграф решил испытать верность Гризельды — без всяких на то оснований, как с неодобрением указывает рассказчик. Тем более, что испытание он измыслил поистине ужасающее: так как его вассалы якобы не желают служить госпоже незнатного происхождения, маркграф заявил, что поправить дело может только жертва, поэтому нужно убить их новорожденную дочь. Несчастная Гризельда соглашается — из любви к маркграфу, как объясняет нам автор. Следует душераздирающая сцена прощания с ребенком: подосланный ее мужем слуга забирает у Гризельды малышку и уносит прочь.

Через четыре года история повторяется. К тому времени Гризельда снова родила, на этот раз сына, и маркграфу пришла в голову мысль подвергнуть жену еще одному страшному испытанию.

«Но таковы мужья: к жене смиренной
Они безжалостны обыкновенно», —

замечает рассказчик.

Гризельда выдерживает и это испытание. Меж тем и вассалы маркграфа, и простой народ, доселе уважавшие своего правителя, и в самом деле начинают роптать на его жестокость. То, что дети целы, невредимы и воспитываются на стороне, никто не знал. Зато всем было хорошо известно, что, проверяя преданность жены, их сюзерен убил собственных сына и дочь, что делало его в глазах публики по меньшей мере чудовищем.