Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

«Сколько я понимаю, ваш владыка, а глядя на него, и все прочие стремятся свести на нет и стереть с лица земли веру христианскую, и делают это они необычайно старательно, необычайно хитроумно и необычайно искусно, меж тем, как им надлежит быть оплотом ее и опорой. А выходит-то не по-ихнему: ваша вера все шире распространяется и все ярче и призывней сияет, — вот почему для меня не подлежит сомнению, что оплотом ее и опорой является дух святой, ибо эта вера истиннее и святее всякой другой!»

Это разделение собственно христианского учения, гуманистического по своей сути, и церковного тоталитаризма принципиально важно в контексте дальнейшего развития культуры. Не зря Мартин Лютер пересказал ее в одной из своих «Застольных бесед», разъясняя необходимость религиозного обновления.

И еще одна важная черта религиозных воззрений Боккаччо: в новелле-притче о трех перстнях, рассказанной в первый день Филоменой, он иносказательно утверждает принципиальное равенство трех мировых религий, таким образом полностью исключая возможность монополии на истину у любого вероучения:

«Перстни были так похожи, что никто не мог определить, какой же из них подлинный, и вопрос о том, кто наследует отцу, остался открытым и таковым остается он даже до сего дня. То же самое, государь мой, да будет мне позволено сказать и о трех законах, которые бог-отец дал трем народам: каждый народ почитает себя наследником, обладателем и исполнителем истинного закона, открывающего перед ним путь правый, но кто из них им владеет — этот вопрос, подобно вопросу о трех перстнях, остается открытым».

Пройдет больше ста лет после написания «Декамерона», и волна Ренессанса затопит последний европейский островок Средневековья в Англии. Достойная героев Боккаччо страсть Ланселота и Гвиневеры отправит за пределы нашего мира и короля Артура, и всю связанную с ним восхитительную поэзию христианских и кельтских мифов. Наступило новое время. Можно предположить, что Джованни Боккаччо нашел бы общий язык с поставившим точку в истории средневековой литературы сэром Томасом Мэлори, задирой и отчаянным ловеласом, сбегавшем из заточения и возвращавшемся раз за разом к своей замужней любовнице. Думаю, в житейском плане им было бы о чем и поговорить, и посмеяться вместе. Но вот ностальгию Мэлори по временам высокого Средневековья, а главное, порицание страсти Ланселота и Гвиневеры автор «Декамерона» точно бы не разделил. В гуманистической этике Ренессанса любовь есть сила не разрушающая, но созидающая, побеждающая даже тогда, когда суровые обстоятельства предопределяют «у бурных чувств неистовый конец»[111].

В «Декамероне» достаточно подобных сюжетов. Король четвертого дня Филострато предлагает рассказывать «о тех, чья любовь имела несчастный исход», и первой звучит история Гисмонды и Гвискардо в исполнении прекрасной Фьяметты. Выбор рассказчицы неслучаен: новелла повествует о любви дочери салернского правителя Танкреда Гисмонды, и молодого слуги Гвискардо, а о препятствиях, противостоящих влюбленным в столь неравных союзах, Боккаччо было известно не понаслышке. В новелле Фьяметты влюбленные обмениваются записками, спрятанными в тростинку, пользуются потайными ходами, веревочной лестницей, и через заброшенную пещеру пробираются в девичью спальню Гисмонды. Эти трогательные любовные хлопоты заканчиваются бедой: Танкред, застав свою дочь буквально во время интимных утех со слугой, приказал схватить беднягу Гвискардо и заточить в башне. Пытаясь спасти возлюбленного, Гисмонда произносит прочувствованный монолог, который содержит не только оправдание свободы любить, повинуясь потребности души и тела, но и утверждение, что истинное благородство человека определяется его личными качествами, а не званием и сословием: