Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

«Брат Жан, не говоря худого слова, обрушился на них со страшною силой и, по старинке колотя их по чему ни попало, стал расшвыривать, как котят. Одних он дубасил по черепу, другим ломал руки и ноги, третьим сворачивал шейные позвонки, четвертым отшибал поясницу, кому разбивал нос, кому ставил фонари под глазами, кому заезжал по скуле, кому пересчитывал зубы, кому выворачивал лопатки, иным сокрушал голени, иным вывихивал бедра, иным расплющивал локтевые кости.

Кто пытался укрыться среди густолиственных лоз, тому он, как собаке, перебивал спинной хребет и переламывал крестец.

Кто пытался спастись бегством, тому он ударом по ламбдовидному шву раскалывал на куски черепную коробку.

Кто лез на дерево, полагая, что там безопаснее, тому он загонял перекладину в прямую кишку.

Смельчаку, который решался с ним переведаться, он охотно показывал силу мышц своих, а именно пробивал ему средогрудную перегородку и сердце. Кого ему не удавалось поддеть под ребро, тому он выворачивал желудок, и смерть наступала мгновенно. Иных он со всего размаху бил по пупку, и у них вываливались кишки. Иным протыкал мошонку и задний проход. Свет еще не видел столь ужасного зрелища, можете мне поверить!».

^{Панург осматривает лицо англичанина, засовывая при этом палец ему в нос. Гигантский Гаргантюа сидит позади этих двоих на стене и наблюдает вместе с группой любопытных. Офорт по Луи Фабрициусу Дюбуру. 1703–1767 гг.}

Это и чудовищно, и смешно одновременно. Весь карнавал построен на таком смешении, перевороте, инверсии бинарных оппозиций: страшное делается смешным, шут становится королем, святыня ниспровергается, над серьезным потешаются, весь мир переворачивается с ног на голову и это страшно смешно, как натянутые на голову трусы — еще один комический жест, имеющий карнавальные истоки. В перевернутом вверх тормашками мире голова становится задницей, задница — головой. Собственно, зад — это лицо наизнанку во всех смыслах и функциях, оттого так много связанных с ним символических, словесных, смешных и непристойных жестикуляций, причем и символика, и юмор, и эротизм сходятся в поцелуе в задницу как вывернутом наизнанку привычном поцелуе в губы. У Рабле подобное встречается неоднократно: во второй книге Пантагрюэль, сын Гаргантюа, разрешает судебную тяжбу, которую ведет сеньор Лижизад; в третьей книге панзуйская сивилла, к которой герои пришли за советом, показывает им «свой низ». Кстати, символическая демонстрация своего голого зада известна со времен античных мистерий и вакханалий, которые были чрезвычайно богаты традициями предъявления миру задниц и гениталий, и по-гречески именуется анасирма. Такой жест мог использоваться для устрашения врагов[130], быть частью религиозных ритуалов, связанных с плодородием, и даже защищать от злых духов.

^{Пантагрюэль, убивающий чудовищного кита. Офорт по Луи Фабрициусу Дюбуру. 1716–1761 гг.}

Карнавал по сути своей — это торжество жизни над смертью. Раблезианское необузданное обжорство, так характерное для народной культуры всех времен, есть как раз отражение стремления до предела, впрок, напитать эту жизнь. Разрушение и осмеяние, символическая карнавальная смерть неразрывно связаны с обновлением и возрождением. Бахтин отмечает, что «образы материально-телесного низа», все эти бесконечные испражнения и мочеиспускания, связаны и с оплодотворяющими и производительными органами: