Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

«Телесный низ, зона производительных органов, оплодотворяющий и рождающий низ. Поэтому и в образах мочи и кала сохраняется существенная связь с рождением, плодородием, обновлением, благополучием <…> Образы мочи и кала амбивалентны, как и все образы материально-телесного низа: они одновременно и снижают-умерщвляют и возрождают-обновляют, они и благословенны, и унизительны, в них неразрывно сплетены смерть с рождением, родовой акт с агонией».

Рождение через смерть является одной из древнейших тем аграрной культуры: зерно, умирая в земле, возрождается новой, питающей жизнью; мертвое тело удобряет собой почву для нового урожая; вся природа ежегодно проходит цикл от смерти к плодоносящему возрождению, и даже боги воскресают, обновляясь и совершенствуясь после смерти.

В этом контексте в поливании мочой и киданием фекалиями есть не только унижение, но пожелание возрождения, а в житейском «пошел ты в ж*пу» — благое напутствие пойти, а потом вернуться оттуда обновленным.

Карнавал в романе Рабле, как любая революция, заряжен избыточной разрушающей силой, необходимой для демонтажа устоявшихся культурных и социальных конструкций. Главной целью этого разрушения является официальная церковь, о сути которой Рабле было известно не понаслышке, и антиклерикальных пассажей в романе ничуть не меньше, чем буйных пиршеств, разнузданных драк и потоков мочи. С того самого момента, как Гаргантюа самым непочтительным образом сорвал колокола с башен собора Парижской Богоматери и повесил их на шею своей кобыле, как бубенцы, Рабле при любой возможности высказывается о церкви, священниках, а особенно — о монастырях и монахах.

«Если вам понятно, отчего все в доме смеются над обезьяной и дразнят ее, то вам легко будет понять и другое: отчего все, и старые, и молодые, чуждаются монахов. Обезьяна не сторожит дома в отличие от собаки, не тащит плуга в отличие от вола, не дает ни молока, ни шерсти в отличие от овцы, не возит тяжестей в отличие от коня. Она только всюду гадит и все портит, за что и получает от всех насмешки да колотушки. Равным образом монах не пашет землю в отличие от крестьянина, не охраняет отечество в отличие от воина, не лечит больных в отличие от врача, не проповедует и не просвещает народ в отличие от хорошего проповедника и наставника, не доставляет полезных и необходимых государству предметов в отличие от купца. Вот почему все над монахами глумятся и все их презирают.

— Да, но они молятся за нас, — вставил Грангузье.

— Какое там! — молвил Гаргантюа. — Они только терзают слух окрестных жителей дилиньбомканьем своих колоколов. Они вам без всякого смысла и толка пробормочут уйму житий и псалмов, прочтут бесчисленное множество раз „Pater noster“ вперемежку с бесконечными „Ave Maria“ и при этом сами не понимают, что такое они читают, — по-моему, это насмешка над Богом, а не молитва. Дай Бог, если они молятся в это время за нас, а не думают о своих хлебцах да жирных супах».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука