Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

Весь сюжет романа Рабле состоит из подобных буффонных трюков, а художественный текст как будто собран из ярмарочной разноголосицы. Читатель словно оказывается на базарной площади в праздничный день, где во все горло вопят балаганные зазывалы, бродячие артисты выкрикивают похабные куплеты, кружатся акробаты, клоуны разыгрывают потешный бой и, дико вращая глазами, валятся наземь, прижимая к брюху окровавленную свиную требуху; где кукольники пародируют истории о короле Артуре, где тащат куда-то с ревом и воплями обмазанное смолой и вывалянное в перьях чучело — или не чучело? кто разберет! — а шута в бумажной короне под общий хохот забрасывают калом и обливают мочой, причем последнее исполняется самым непосредственным и естественным образом. В соответствии с первым криком новорожденного Гаргантюа все лакают в три горла и едят так, что слово раблезианство стало синонимом беспредельного разнузданного обжорства:

«Тут подали ужин, для которого, помимо всего прочего, было зажарено шестнадцать быков, три телки, тридцать два бычка, шестьдесят три молочных козленка, девяносто пять баранов, триста молочных поросят под превосходным соусом, двести двадцать куропаток, семьсот бекасов, четыреста луденских и корнуальских каплунов, шесть тысяч цыплят и столько же голубей, шестьсот рябчиков, тысяча четыреста зайцев, триста три дрофы и тысяча семьсот каплунят <…> Все это многое множество кушаний мастерски приготовили повара Грангузье: Оближи, Обглодай и Обсоси».

Балаганная стилистика текста любое описание превращает в бесконечное балагурство; вот как, например, описываются занятия маленького Гаргантюа — и кажется, что после каждой шуточной фразы звучит взрыв громкого смеха:

«Точил зубы о колодку, мыл руки похлебкой, расчесывал волосы стаканом, садился между двух стульев, укрывался мокрым мешком, запивал суп водой, как ему аукали, так он и откликался, кусался, когда смеялся, смеялся, когда кусался, частенько плевал в колодец, лопался от жира, нападал на своих, от дождя прятался в воде, ковал, когда остывало, ловил в небе журавля, прикидывался тихоней, драл козла, имел привычку бормотать себе под нос, возвращался к своим баранам, перескакивал из пятого в десятое, бил собаку в назидание льву, начинал не с того конца, обжегшись на молоке, дул на воду, выведывал всю подноготную…»,

— и так на страницу.

В соответствии с традициями жизнеописаний героев и житиями святых, необычные способности Гаргантюа проявляются с детства:

«Этот маленький потаскун щупал своих нянек почем зря и вверху, и внизу, и спереди и сзади и стал уже задавать работу своему гульфику[127]. А няньки ежедневно украшали его гульфик пышными букетами, пышными лентами, пышными цветами, пышными кистями и развлекались тем, что мяли его в руках, точно пластырь, свернутый в трубочку; когда же у гульфика ушки становились на макушке, няньки покатывались со смеху — видно было, что эта игра доставляла им немалое удовольствие».

Невероятное раннее развитие ума и таланта Гаргантюа продемонстрировал, рассказав своему отцу Грангузье о поиске наилучшего способа подтирки зада после испражнения: