«Господин магистр Ортуин, в Эрфурте, среди прочих вопросов, один вопрос, зело многохитростный, поставлен был двумя факультетами, богословским и физическим. Иные утверждают, что, когда жидовин приемлет христианство, у него сызнова отрастает крайняя плоть».
По форме «Письма…» представляли собой стилизацию под послания в большинстве своем неизвестных, но очень ревностных консерваторов-традиционалистов; по сути же это была дерзкая, остроумная, блестящая сатира, изображающая коллективный портрет типичного мракобеса: ограниченного, агрессивного и крайне невежественного.
«Недавно я спросил одного: „Откуда происходит Гадес?“[146]
— и он понес несусветную околесицу; я же наставил его и сказал, что происходит от слова „гад“, ибо гадок; и тем посрамил сего поэта. Во-вторых, я спросил: „А что аллегорически обозначают девять муз?“ — и он не знал, я же объяснил, что девять муз равночисленны семи хорам ангельским. В-третьих, я спросил: „Откуда происходит имя Меркурий?“ — и он снова не знал, я же изъяснил, что происходит от слова „мера“ и „кура“, ибо он покровитель торговцев, а торговцы продают все мерами и едят кур».«Письма…» опубликовали анонимно; скорее всего, они были творением коллектива остроумных авторов-гуманистов, имена которых называются только предположительно. Но это не так важно. Главное было в другом: кельнские обскуранты приняли «Письма…» всерьез, со всем содержащимся в них антисемитизмом, претенциозной глупостью и конспирологическим бредом, и даже успели поприветствовать их публично как действительные послания своих горячих сторонников.
Едва публика вытерла слезы, выступившие от хохота над попавшими впросак обскурантами, как в 1517 году вышла вторая часть «Писем…», где досталось и Арнольду Тонгрскому, и Ортуину Грацию, и, конечно же, виновнику торжества — Пфефферкорну:
«Иоанн Пфефферкорн, который не силен в грамматике и не знает латыни, подумал, что „Папа“ женского рода, вроде как „муза“ <…>. Из сего явствует, что Иоанн Пфефферкорн выступает в своем трактате как богослов, богословы же пренебрегают грамматикой, поелику она до них не касается».
Эта литературная карикатура точно передавала и безвкусную вульгарность языка обскурантов, пытающихся выражаться красиво:
«Николай Люминтор шлет столько поклонов магистру Ортуину Грацию, сколько в продолжение года родится блох и комаров», —
…и кое-как спрятанную под засаленными подрясниками примитивную нравственную нечистоплотность, которую авторы «Писем…» обнажали с беспощадной раблезианской грубостью:
«…изгоните диавола, внушившего вам столь сильную любовь к вашей Маргарите, которая отнюдь не так прекрасна, как вы возомнили: на лбу имеет она бородавку, и голенашки у нее длинные и красные, а руки заскорузлы и грубы, да изо рта воняет по причине зубовной гнилости; и зад у нее необходимо должен быть волосат, причем волосья эти нельзя обрить, ибо недаром есть пословица: „Маргариты опасайся, зад обрить не пытайся“. Вы же ослеплены диавольской любовью и не видите сих ее пороков. <…> Тут в Кельне у меня была полюбовница не вашей Маргарите чета, но я ее все равно бросил».