Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

Заговорщики, торжествуя, уходят со сцены. Граждане Аргоса надеются на скорое возвращение Ореста, отправленного много лет назад на чужбину, и мы встречаем его во второй части трилогии, которая называется «Хоэфоры», или «Плакальщицы».

Мрачная гнетущая атмосфера «Агамемнона» напоминает некоторые шекспировские трагедии, так что порой кажется: недоброе предвещает не хор, а три ведьмы, приплясывающие у колдовского костра. Когда в дворцовых дверях появляется залитая кровью Клитемнестра, топором проложившая путь к власти для своего любовника, то чувство узнавания только усиливается. В начале «Хоэфор» мы встречаем Ореста на кладбище: вернувшийся на родину сын злодейски убитого государя размышляет у его могилы о мести погубившему отца двоюродному дяде и матери. Сходство этого образа с его товарищем по несчастью из средневековой Северной Европы таково, что поневоле хочется воскликнуть: «Мой милый принц!».

Рядом с Орестом у могилы Агамемнона стоит его друг Пилад. Издали они видят шествие рабынь, идущих совершить ритуальные возлияния в честь погибшего государя, с ними вместе сестра Ореста — Электра[37]. Друзья скрываются за курганом и становятся свидетелями трогательного диалога рабынь-плакальщиц и Электры, молящихся об отмщении убийцам отца. И снова хор, словно смысловой камертон, задает тональность центральной темы — возмездия и судьбы:

«Предводительница хораПрямей скажи и проще: кто б убийц убил.Нам свыше нет запрета — злом за зло платить».

Электра замечает на могиле отца срезанный локон волос, удивительно похожих на ее собственные, а потом видит брата, которого, как водится, сначала не узнает. Орест, как и принц датский спустя две тысячи лет, не тверд в намерении отомстить, и его решимость укрепляют двое: Аполлон и родная сестра.

О том, что грозный бог-стреловержец прямо указал на необходимость возмездия, подкрепив указание недвусмысленными угрозами, нам сообщает сам Орест, и этот значительный сам по себе факт будет особенно важен впоследствии:

«Свершится, не обманет слово Локсия.Он сам вещал мне, строго заповедуя, —Идти на все! Грозил он, — и от тех угрозКровь стыла в жилах: горе мне, когда с убийцЯ платы равноценной не взыщу мечом.Не буду знать, куда мне деться, мучимыйПроклятьем, что пристанет, как свирепый бык».

Электра эмоционально подкрепляет намерение:

«Вот что с отцом творили. Я ж, презренная,Что деялось, не ведала:Собаке злой подобно, под засовамиСидела в конуре я и бессильнымиСлезами втихомолку обливалася.И дочери бесчестье запиши, судья!»

…а хор подводит под планы мести метафизическое обоснование, ссылаясь на древнейшую справедливость закона талиона, требующего возмещать око за око:

«Предводительница хораТри великих сестры, три вкруг ЗевсаСудьбы, Нас ведите путем,Где пристанет попутчицей Правда!..„Да злословит язык злоязычью в ответ!“ —Вопиет она так, во услышанье всем,О возмездии равном ревнуя.„Чей смертелен удар, тот смертельный ударЗаслужил. Что другим причинил, претерпи!“ —Трижды древнее слово нас учит».

Никем не узнанные, Орест и Пилад под видом странников приходят в царский дворец. Клитемнестра накануне видит ужасный сон: она пеленает и кормит грудью змею, кусающую ее острыми зубами за соски так, что к молоку примешалась кровь. Мать не узнает сына: Орест рекомендуется гостем из тех мест, куда сам был выслан в детстве, и сообщает о своей смерти. Это известие приводит в отчаяние слуг; Клитемнестра с Эгисфом изображают притворную скорбь, и новый царь Аргоса спешит к гостям, чтобы лично услышать такую желанную для него весть.

«Голос Эгисфа из внутренних покоев.О!.. О!.. Настал конец!».

Смерть Эгисфа в сценическом плане подана так же, как и гибель Агамемнона. Мы слышим только крик из-за декорации, а о самом событии нам сообщает раб, в ужасе выбегающий из дверей:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука