Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

Словно мрачная тень распростерлась над Аргосом, и в наэлектризованной атмосфере знаком грядущей беды оборачиваются даже добрые вести. Вновь появляется Клитемнестра, и ее звенящее ликование о возвращении мужа с подчеркнутой и вовсе не скромной похвалой своей верности не развеивает, но лишь усиливает чувство тревоги:

«Клитемнестра:
Ах, есть ли в доле женской лучезарней день,
Чем тот, когда пред мужем, что с войны пришел
И цел и здрав, ворота распахнет жена? —
К царю вернись, о вестник! накажи ему
Не медлить доле! Ждет народ, и верная
Жена тоскует. Та ж она, какой ее
Покинул он: собакой сторожит дворец,
Хозяину покорна, и врагу страшна.
Дом цел: нигде царева не снята печать.
Как медный сплав подкрасить не сумела б я,
Измены так не ведаю. Мне чужд соблазн.
Злоречие немеет. Честной женщине
Такою правдой, мнится, похвальба — не стыд».

Театр Эсхила строится в большей степени вокруг слова, а не действия, но даже в статике ему удается передать растущее напряжение, готовое разразиться грозой. Вот наконец на колеснице прибывает и сам Агамемнон, у его ног сидит Кассандра: да, та самая вещая дочь старого царя Трои Приама, которая всегда говорила правду, и которой никто не верил. Прекрасная прорицательница, отвергнувшая ухаживания Аполлона, стала наложницей и частью военной добычи. Не смущаясь этим, Агамемнона приветливо встречает Клитемнестра; ее радость чрезвычайно многословна даже по меркам античного театра, и это тоже работает на усиление все более явственных подозрений. Она предвосхищает вопрос царя о его сыне, Оресте, которого Клитемнестра сразу после отплытия войска отослала из дома прочь, объясняя это заботой о наследнике, которому грозила бы опасность в случае мятежа во время отсутствия Агамемнона, и тут же восклицает:

«Рабыни! Вам
Был дан приказ. Коврами царский путь устлать.
Что медлите? Раскиньте ж ткань пурпурную!
Тропой багряной Правда поведет его
К нечаянному сретенью, в готовый дом.
Та, что не спит, с богами все промыслила».

Перед Агамемноном расстилается от колесницы до порога дворца дорожка из багрово-фиолетовой ткани, но он не торопится ступить на нее: в те времена пурпурную краску производили в одной лишь Финикии, ее делали из мелких морских моллюсков, и полотно, брошенное Клитемнестрой под ноги мужа, стоило куда больше, чем если было бы из чистого золота. Агамемнон упрекает супругу в расточительности, говорит, что такие почести приличествуют лишь богам, но кажется, что его останавливает в большей степени неоднозначная символика «тропы багряной Правды». Наконец, он позволяет себя уговорить, хотя и снимает сандалии, чтобы не запачкать драгоценную ткань, и проходит в двери дворца. У него за спиной Клитемнестра произносит:

«О Зевс верховный, Зевс-вершитель, сам сверши,
О чем молю! Воспомни, что судил свершить!».

Царица настойчиво приглашает Кассандру войти во дворец вслед за Агамемноном, но та молча стоит, не двинувшись с места. Клитемнестра, потеряв терпение, уходит, а несчастная прорицательница заводит разговор с хором:

«Кассандра
О, Аполлон разящий!
Увы мне, злосчастной!
Куда, увы, в какой ты дом меня привел?
Богопротивный кров, злых укрыватель дел!
Дом

— живодерня! ПалачейПомост! Людская бойня, где скользишь в крови.
Вот они, вот стоят, крови свидетели!
Младенцы плачут: „Тело нам
Рассекли, и сварили, и отец нас ел“».

Очевидно, что мысленным взором Кассандра увидела ужасающий пир Фиеста, но вот она продолжает свои речи, и похоже, что теперь говорит о самом ближайшем будущем:

«Увы! Жена — что предумыслила?
Злодейство новое в дому,
Великое, готовит, — ближним злой удар.
Топор двуострый! С ним она, с убийцею,
Давно спала… Демон семьи, раздор,
Жадный, ликуй! Вдыхай крови дым. Грех свершен».