Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

«Раб
Увы мне! На смерть ранен господин, увы!
Увы! — взываю в третий раз: убит Эгисф!
Клитемнестра
Беда ли приключилась? Что ты поднял шум?
Раб
Ожив, живого умерщвляют мертвые.
Клитемнестра
Увы, мне ясен смысл речей загадочных.
Нас губит хитрость, как губили хитростью
Мы сами. Эй, секиру мне двуострую,
Мужеубийцу! Мы ль осилим, или нас
Осилит враг, увидим. На краю стоим.

Раб уходит в дверь терема. Серединная дверь распахивается. Из нее выступают Орест и Пилад. За порогом виден окровавленный труп Эгисфа».

Сын и мать сходятся в своем первом и последнем, роковом диалоге. Орест снова колеблется: только что убитый Эгисф был никем, дальним родственником, заговорщиком и проходимцем, но Клитемнестра — не просто убийца отца. Она мама, родная кровь, пролить которую не так просто решиться. Клитемнестра тоже понимает это:

«Клитемнестра

, обнажая грудьНи с места, сын мой! Бойся эту грудь разить!
Она тебя кормила. Ты дремал на ней,
А сам в дремоте деснами сосал ее».

И добавляет угроз:

«Смотри: разбудишь свору мстящей матери!».

Безусловно, она имеет в виду неизбежное проклятие, которое обрушится на Ореста за убийство матери, и свирепых богинь мщения Эриний. В какой-то момент Орест готов отступить, но его удерживает от минутной слабости Пилад — для того ведь и нужны друзья, верно? Он напоминает Оресту про веление Аполлона и произносит решающее:

«Пилад
Пусть все врагами станут, — был бы другом бог!»

Орест уводит обреченную Клитемнестру внутрь дворца. Но ему предстоит совершить не только акт мщения за отца, но и продолжить роковую череду убийств кровных родственников, совершив это по собственной ли воле, по велению бога или повинуясь неизбежности злой судьбы, — родовому проклятию со времен Тантала.

Последствия наступают мгновенно.

Орест предстает перед хором в открытых дверях дворца; за ним видны два окровавленных трупа — какая страшная рифма к финалу первой части трагедии! — и колышется волнами исполинское пурпурное покрывало в руках служителей — образ, словно взятый из современного театрального языка. Народ ликует, а Орест посередине своего торжественного монолога вдруг в ужасе восклицает:

«А!.. А!.. Кто эти жены в черном рубище?
Клубятся змеи в их власах… Горгоны ли?..
Нельзя при них на месте оставаться мне».

Чудовищное видение явлено только ему и незримо для прочих: это Эринии, та самая «свора мстящей матери», и Орест бежит от них, ища спасения в святилище Аполлона в Дельфах. Там мы и видим его в начале последней части трилогии, которая называется «Эвмениды», или «Милостивые».

Теперь декорация представляет портик святилища: в нашем театре мы видим потемневшие от древности исполинские глыбы, из которых сложены стены, полустертую роспись, величественные колонны, уходящие в сумрак. Осветитель сверху направил софит в центр сцены. Здесь спящий Орест в окружении своих преследователей: хор в «Эвменидах» представляет эриний, и мы можем только воображать, какие ужасные маски изображали безжалостных богинь мщения. Эринии тоже спят в каменных креслах вокруг Ореста, но и спящие они так страшны, что прорицательница-пифия в испуге отшатывается:

«Пифия
Вкруг богомольца сонм старух чудовищных,
Воссевшись важно, дремлет на седалищах.
Не старицами в пору, а Горгонами
Их звать; но и Горгоны — не подобье им.
На стенописи хищниц раз я видела,
Финея[38]

сотрапезниц: вот подобье!Лишь Без крыльев эти; но, как те, страшны, черны.
Уснули крепко; гнусный издалече храп
Приводит в трепет; с кровью гной сочится с вежд».