Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира

Медея у Еврипида очевидно ведома страстями, с которыми не всегда может сама совладать; на короткое время она может заставить себя притвориться кроткой, изобразить покорность судьбе — например, когда нужно уговорить Креона оставить ее в городе еще на день. Но потом внутреннее пламя вспыхивает с новой силой, и она, вместо того, чтобы напускным смирением успокоить страхи Ясона, обрушивает на него всю ярость гнева, заставляя бледнеть от ужаса.

Меж тем, для нее не решен один очень важный вопрос: куда бежать из Коринфа? Социальный ландшафт Древней Эллады не позволял одинокой женщине свободно устроиться в любом месте, да и уйти она собиралась, как следует хлопнув дверью, так что Медее необходимо было не только место для жизни, но и достаточно сильный покровитель. И тут ей улыбнулась ее ведьмовская удача: буквально на улице она встретила уже знакомого нам Эгея, царя Афин и будущего отца героя Тесея, который возвращался домой из Дельф через Коринф. Они разговорились; Эгей рассказал, что спрашивал у пифии о том, почему у них с женой не выходит родить ребенка, но ответ получил настолько туманный, что вот, едет к другу в Трезен, чтобы вместе подумать над толкованием. А Медея как раз волшебница, очень кстати! Она рассказывает Эгею про обиду, которую ей нанес изменой вероломный Ясон, про изгнание, и просит о помощи:

  «О, добрый царь, обняв твои колени,
  Рукой коснувшись твоего лица,
  Молить тебя я буду: сжалься, сжалься,
  Не отвергай меня, прими в свой дом
  Изгнанницу, покинутую всеми,
  И пусть за то бессмертные детей
  Пошлют тебе и светлую кончину!
  Не знаешь ты, кого во мне нашел,
  Каким искусством дивным я владею.
  Я прекратить могу твое бесплодье,
  Бесчисленных потомков даровать

—  Я знаю все целительные травы!».

Как тут было устоять? Так Медея обрела пристанище; осторожный Эгей попросил только, чтобы из города они уходили порознь: а то увидит кто, пойдут разговоры, а я женат, ну, сама понимаешь…

В отличие от Софокла, который мастерски выдерживает интригу, не раскрывая ее до самой развязки, Еврипид небрежно выбрасывает на стол все сюжетные карты, но держит внимание не внешним, а внутренним, психологическим напряжением. Вот Медея после встречи с Ясоном рассказывает свой план мести:

  «В дом к Ясону
  Из слуг моих кого-нибудь пошлю,
  И выйдет он ко мне, и с хитрой лестью
  И с ласками я приступлю к нему,
  Скажу, что воле мужа покорилась,
  И что нашла полезным для семьи
  Клятвопреступный брак его, что мудро
  И праведно со мной он поступил.
  Я умолю, — и он детей позволит
  Оставить здесь, в Креоновом дворце,
  Не для того, чтоб их на поруганье
  Отдать врагам моим, но злую смерть
  Я через них готовлю новобрачной:
  Дар от меня ей дети поднесут —
  Златой венец и пеплум легкотканный.
  Когда ж убор возложит на себя,
  Ужасною погибнет смертью дева,
  Умрут и все, кто прикоснутся к ней:
  Таким мой дар напитан будет ядом…
  Не лучше ль здесь мне речь мою прервать?
  Того, что я потом должна исполнить, —
  Сама боюсь: хочу убить детей,
  И не спасет их никакая сила…».

Нам остается только наблюдать, как этот кошмарный замысел будет реализован на практике, одновременно и сочувствуя разрываемой яростью и горем Медее, и желая, чтобы ее чудовищный план провалился. Теперь уже и хор пытается отговорить ее, но тщетно.

Она посылает за Ясоном, и тот сразу приходит. Медея заставляет себя быть милой: говорит, что раскаивается, что понимает — для детей так даже лучше, а она была дурой, но теперь все осознала. Она зовет сыновей, говорит им, что помирилась с их отцом, и вот все уже обнимаются, и эта сцена вызывает ужас не меньший, чем изложение планов отмщения.

Но Ясон всему верит. Он великодушно прощает Медею, обещает сыновьям, что позаботится о них, и вообще выглядит очень довольным собой. Медея постоянно льет слезы, но объясняет это тоской по детям — ведь она сегодня уходит в изгнание, а они остаются здесь! Но так лучше, да, я и сама бы ушла, чтобы никому не мешать, меня тут все ненавидят…