Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

  «Средние широкие двери дворца распахиваются сами собой, и из них вылетает Медея на волшебной колеснице, с драконами бога Солнца; мертвые тела обоих сыновей лежат у ног ее».

Какое-то время они еще препираются — два преступника, обвиняющих друг друга и оправдывающих свои злодеяния. Ясон умоляет отдать ему хотя бы тела сыновей; Медея отказывается, наслаждаясь отчаянием, горем и унижением бывшего мужа. Наконец она уносится прочь, оставляя рыдающего Ясона на ступенях дворца.

Этим заканчивается трагедия. Мифологическая история рассказывает о дальнейшей судьбе Медеи много и зачастую противоречиво. От жены Эгея она успешно избавилась, но заставить царя отравить собственного сына, Тесея, у нее не получилось, поэтому из Афин тоже пришлось бежать. Она вернулась на родину: ее отца уже не было в живых, так что Медея свергла с престола своего дядю — наверняка не обошлось без ядов и колдовства — и долго правила в далекой Колхиде. Есть версия, что одно время она была владычицей Персии, и ей даже приписывают изобретение хиджаба, но, зная Медею, в такое новаторство верится с трудом. Зато вполне вероятной кажется легенда, что Гера даровала Медее бессмертие в благодарность за отвергнутые ухаживания Зевса — да, Медея могла, точно хватило бы духу. Гесиод упоминает о Медее, как о богине, а некоторые мифы утверждают, что она в конце концов на блаженном острове Левка, он же Змеиный, стала супругой покинувшего этот мир Ахилла. Правда, это место должно было быть занято Ифигенией, но для Медеи конкуренция вряд ли стала бы проблемой.

Зато в отношении судьбы Ясона нет никаких разногласий: одиноким бродягой он скитался по всей Элладе и в конце концов погиб под обломками обветшавшего, заброшенного «Арго», который стал последним пристанищем бездомному и нищему старику.

Достойна внимания и посмертная творческая судьба Еврипида. Мы уже говорили, что при жизни он, несмотря на скандальную славу, не имел ни всеобщего уважения, как Эсхил, ни блистательного признания, как Софокл. Однако до нашего времени дошло всего по 7 полных текстов произведений «отца трагедии» и его новатора-ученика, и целых 17 текстов авторства Еврипида. Знаменитый российский литературовед Борис Исаакович Ярхо, рассказывая об античных собраниях сочинений выдающихся драматургов, которые составлялись и переписывались на папирусных свитках, отметил, что «уже ко II в. н. э., вследствие сложившихся определенным образом читательских симпатий <…> произошел отбор, в результате которого Эсхил и Софокл оказались представлены семью драмами каждый, а Еврипид — десятью». Вероятно, точно так же читательские симпатии составителей и переписчиков проявились и при составлении других позднейших сводов и сборников афинских трагиков.

Призма времени — вещь странная и неоднозначная. Мы не можем сказать, наверное, что сквозь нее всегда проникают только лучшие творения человеческой мысли, достойные остаться в веках. Но в отношении Еврипида можно предположить, что причиной его популярности в более позднее время стали как раз те отличия от других драматургов, которые были препятствием к обретению признания у современников. Мы хорошо видим их на примере «Медеи».

У Еврипида в центре внимания всегда человек. В «Орестее» боги действуют вместе с людьми; в «Царе Эдипе» провозглашенная богами воля судьбы является пружиной действия; в «Медее» единственный след трансцендентного — колесница Гелиоса с драконами, на которой Медея уносится прочь из Коринфа, и это явный «бог из машины». Ореста ведет фамильное проклятие и повеление Аполлона, Эдип безуспешно борется с руководящим его жизнью суровым роком, зато Медее никто ничего не велит, не предсказывает, не помогает: она сама и суд, и судьба для ближних и дальних, да и для самой себя.


Афинская школа. Собрание греческих философов, спорящих с апостолом Павлом. Гравюра по Рафаэлю, 1550 г.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука