Читаем Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира полностью

Гораций, без всякого преувеличения, самый значительный из лирических поэтов не только Древнего Рима, но и античности. В отличие от древнегреческих лириков, чье наследие ныне представлено в лучшем случае полутора сотней фрагментов, все сочинения Горация сохранились до наших дней полностью — случай редчайший для поэта, творившего две тысячи лет назад. Он автор множества поэтических сборников, созданных в различной стилистике и стихотворной манере: две книги «Сатиры», «Эподы», три книги «Оды», «Юбилейный гимн» и две книги «Посланий». Гораций завершил формирование языка латинской поэзии, создал образец для поэтических форм более позднего времени.

Его ранние «Сатиры» по-мальчишески едки — собственно, такими и должны быть сатиры молодого поэта: резкие, бескомпромиссные обличения пороков с переходом на личности. Необычно только, что при этом Гораций не забывает и о себе, добавляя к внешнему задору взвешенной рефлексии:

«…Лежу ли в постели, брожу ли под портиком, — всюдуЯ размышляю сам о себе: „Вот это бы лучше, —Думаю я, — вот так поступая, я жил бы приятней,Да и приятнее был бы друзьям. Вот такой-то нечестноТак поступил: неужели, разумный, я сделаю то же?“»[47].

В «Эподах», то есть «припевах», или «куплетах», острых выпадов тоже достаточно, однако здесь в полной мере раскрывается многообразие Горация как поэта: в этом пестром собрании есть место и юмору, и любви, и философским раздумьям, и гражданской лирике. Вот, например, стихотворное обращение к римлянам, обличающее безумие междоусобных войн:

  «Куда, куда вы валите, преступные,  Мечи в безумье выхватив?  Неужто мало и полей, и волн морских  Залúто кровью римскою? <…>  Ни львы, ни волки так нигде не злобствуют,  Враждуя лишь с другим зверьем!  Ослепли ль вы? Влечет ли вас неистовство?  Иль чей-то грех? Ответствуйте!  Молчат… И лица все бледнеют мертвенно,  Умы в оцепенении…»[48].

Зрелость, которая позволила осознать губительный ужас войны вместо того, чтобы бросаться в драку с мечом в руке за одну из сторон, проявляется и в других, более поздних стихах Горация. В «Одах» основной темой становится разумное равновесие, чувство меры, то, что сейчас называется жизненным балансом, умение видеть счастье в сегодняшнем дне. Это стремление к мудрой гармонии в жизни и творчестве стало основной темой поэзии Горация; если Вергилий, волей прихотливой посмертной судьбы, для последующих поколений явился волхвом и провидцем, то Гораций стал для поэтов грядущих веков рассудительным наставником и учителем. Этот образ основан прежде всего на самом значительном из его произведений под названием «Наука поэзии»: послании к молодым авторам, в котором Гораций дидактически обобщил творческий опыт нескольких поколений античных писателей и драматургов, создав пережившее тысячелетия практическое пособие для литераторов и критиков.

  «Я силюсь быть краток —  Делаюсь темен тотчас; кто к легкости только стремится —  Вялым становится тот; кто величия ищет — надутым;  Кто осторожен, боится упасть, — тот влачится во прахе»[49].

Здесь и общие наставления:

  «Взявшись писать, выбирайте себе задачу по силам!  Прежде прикиньте в уме, что смогут вынести плечи».

И про выбор стихотворных размеров:

  «Дал нам Гомер образец, каким стихотворным размером  Петь мы должны про царей, вождей, кровавые войны.  В строчках неравной длины сперва изливалось стенанье,  После же место нашла скупая обетная надпись;  Яростный был Архилох кователем грозного ямба;  Приняли эту стопу, и котурны, и низкие сокки,  Ибо пригодна она, чтоб вести разговоры на сцене,  Зрителей шум покрывать и событья показывать въяве».

И про повествовательные приемы — о некоторых мы уже говорили ранее:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука