Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

Доктор Миллер, как известно из его статьи: «Влияние соматического состояния на психику», какой-либо патологии в предъявленном пациенте не обнаружил, о чем уведомил проф. Чапека. Когда мы в нашей беседе с доктором коснулись этого вопроса, он бросил мне такую фразу: «Знаете что, господин профессор, случай с тем пациентом весьма непрост для понимания. «Больной» действительно не представлял интереса для терапевта — абсолютное здоровье — но это только в том случае, если он был человеком». Ученый не стал развивать свою мысль и вскоре оставил меня. Продолжить разговор с доктором не удалось. Как известно, во время своего путешествия на яхте по Средиземному морю, он бесследно исчез.

Недавно я перечитывал работы доктора Миллера и в одной из них мне попался любопытный абзац. Привожу его ниже: «Вполне возможно присутствие меж людьми особых существ, не являющихся продуктом эволюции или какой-либо ветвью биоты. Вероятность их космического происхождения велика. Осмелюсь предположить, что явились они в наше обиталище жить не с нами, но вместо нас! Так бывало в истории человечества. Ослабший этнос уступает свое место чужим. Как правило, эти чужие сильны, дерзки и не знают пощады. В этой связи всем нам надлежит быть бдительными, коли человечество собирается верховенствовать на планете и впредь».

В прошлом, 1902-м году, довелось мне быть в Боровске. Не мог не посетить я в эту пору Свято-Пафнутьев монастырь. Общаясь с тамошними монахами, я узнал об одном довольно любопытном эпизоде из жизни обители. Случилось это в те времена, когда здесь томился протопоп Аввакум. Прибился к ним странный тип: юродивый, не юродивый — сразу не разберешь. Одним словом, здоровенный добродушный детина лет двадцати. Сначала показался он недотепой (их в то время поблизости в достатке наблюдалось), но вскоре выяснялось, что малый тот не глуп и деятелен. Обладал он внутренней силой порабощать некрепкие умы крестьян и монахов. Малого того звали Трофимом.

Трофим хорошо понимал свою силу над людской массой, ибо ясно видел, что толпа есть всего лишь податливая глина для натуры изобретательной и циничной. Некоторое время Трофим забавлял себя упражнениями в управляемости людьми.

Всякому понятно, что развитие цивилизации пагубно для человека неразвитого, и потому в монастырской обстановке, где само время недвижно, толпа нисколько не стремилась к просвещению. Это обстоятельство Трофима, надо полагать, устраивало. Необучаемость, лень, щадящая жизнь ведет к вырождению людей высококультурных — это также верно, как и то, что в неволе некоторые звери не размножаются. И такого рода «пасторская» деятельность Трофима не совсем понятна, если ее рассматривать с точки зрения образованного человека.

Вот тут я и задумался над словами доктора Миллера об иных существах, желающих занять наше место. Что любопытно, описания внешности Трофима и пациента кафедры психиатрии довольно близки, если не считать некоторой разницы в возрасте».

«Занятный старичок». — Сергей Степанович тер руку, и в том месте, где приложилась оса, уже возник белый бугорок среди покрасневшей шкуры. Он машинально поставил книжку на полку. — «Что, собственно, занесло меня сюда? «Любовь к отеческим гробам»? Не было здесь моего отечества. Детство свое поганое я позабыл, и припоминать его ни за какие коврижки не согласен, да и протекало оно в отдалении, верст за сто от Чирьевска, если ничего не путаю».

Однако решение выехать из Москвы возникло не внезапно. Оно, словно накапливаемое напряжение в грунте, что неизбежно разрождается землетрясением, созревало по мере возрастания внутренней неудовлетворенности. Ему представлялось, несмотря на довольно успешные занятия в добывании средств на ниве облапошивания прочих, мало смыслящих в экономических хитросплетения и финансах, что жизнь его проходит в бессмысленности. И потому росла убежденность в неотвратимости смены окружающей обстановки.

Третьего дня он притащился на Курский вокзал. Без надобности, так как не собирался куда-либо ехать. Хотелось развлечь себя видом нервной публики и только. Коротая время, он примостился за столиком на длинной одинокой ножке. Заказав себе чего-то не крепкого и закусить, Кущин приготовился к созерцанию вокзальной жизни.

— Думается мне, что не помешаю. — Субтильного вида гражданин лет пятидесяти в пыльнике и мятой фетровой шляпе пристроился возле Сергея Степановича. Он по-хозяйски разложил снедь: два беляша, кусок курицы, лук и прочее, что свойственно поедать путешествующему по железным дорогам России. Воровато оглядевшись, незнакомец разлил в два пластиковых стаканчика водку. Один пододвинул Кущину, другой поднес к губам и, сказав: «За знакомство», махнул разом его содержимое. Закусив, поинтересовался: — Далеко путь держим?

Уверенность и деловитость собутыльника свидетельствовали, что вокзальная жизнь ему не в новинку. И это располагало к себе; подкупала общительность, непосредственность человека, чья дальнейшая судьба вскоре станет неизвестной.

— Не определился еще.