Корабль не получил никаких практически повреждений и внешне выглядел вполне исправным малым разведывательным «Чивером», прошедшим, правда, нелегкую дорогу и нуждающимся в профилактическом осмотре и мелком текущем ремонте. Рольсен не вылезал из двигательного отсека, копошился в реакторном отделении, колдовал над панелями блоков управления, прозванивая схемы, прогоняя тесты, настраивая аппаратуру порой без особой нужды заменяя кое-что, благо ремонтные контейнеры ломились от запасных деталей. Он с удовольствием занимался всем этим. Внутренняя потребность постоянно что-то делать, не слишком задумываясь о результате и тем более цели, отличала его с детства. О его работоспособности ходили легенды. Он ни разу не воспользовался послеполетным отпуском — проходил переподготовку, брался за короткие рейсы, осваивал новую технику полета и управление кораблей различных типов. Теперь накопленный столь разносторонний опыт мог ему очень пригодиться.
Однако, чем больше Рольсен приводил корабль в порядок, тем очевиднее ему становилось, что в нынешнем его виде «Чивер-2923» представлял собой по существу груду отлично функционирующих узлов и агрегатов. Информация, стертая неведомым полем, окружавшим галактику, в которую входил Капкан, была невосполнимой, если хоть на секунду всерьез думать о попытке вырваться отсюда. Не хватало тех самых инструкций и параграфов, с которыми он, непрестанно ими пользуясь, боролся. Конечно, Рольсен вполне мог поднять корабль, проложить курс к любой из близлежащих планет, даже, вероятно, найти тот тоннель во внешней сфере, сквозь который они провалились в этот мир, — оперативная память работала без сбоев, весь путь сюда записался четко, можно было, следовательно, повторить его и в обратном направлении. Но что толку? Даже если и существовала какая-то теоретически мыслимая возможность обмануть замкнутость этой проклятой вселенной, найти слабину в ее дьявольских законах, шанс — скорее всего, единственный — требовал расчетов, моделирования, осмысления ситуации в целом. Нужно было строить и проверять гипотезы, пытаясь представить себе механизм, управляющий притягивающим полем, разгадать структуру этой чертовой ловушки. Всего этого Рольсен делать не умел — во всяком случае без полностью набитого программами корабельного мозга.
Он всегда считал, что наставления и уставы, которые портят столько крови в обычных условиях, как раз для того и служат, чтобы пилот мог воспользоваться ими в условиях экстремальных. Поэтому Рольсен и не мудрствовал лукаво — он просто летал, много и охотно, выполняя любые задания, сам искал новые, не отказывался ни от какой космической работы, но никогда не забивал себе голову соображениями, не относящимися к данному конкретному делу. Игорь Грусткин в пылу споров называл его за это приземленцем, но это было, конечно, несправедливо и потому оскорбительно. Это он-то, Рольсен, приземленец? Автопилот с вами, скафандр снимите, посмотрите вокруг. Приземленцев волнует лишь одно — число посадок, которые они совершили. Им безразлично, на чем и куда летать, — точнее, они предпочитают, конечно, легкие и короткие рейсы, не требующие ни сил, ни времени, ни ума. Столько-то приземлений — пожалуйста, новое звание. Еще столько-то — право выбора корабля и маршрута. И так далее. Понятно, приземленцев на бластер-ный импульс не подпускали к ЭРЭ. Неизбежно встречая их на космических трассах, пилоты Экспедиции по возможности не вступали с ними в контакт. Грусткин и вообще не сажал своего «Чивера» на базу, где по его сведениям оказывался хоть один приземленец, пролетал мимо — часто с риском оказаться без топлива и получить от начальства грандиозную нахлобучку, что, кстати сказать, не раз и случалось. Рольсен не придерживался таких крайних взглядов, он не считал себя вправе казнить кого бы то ни было за то, что тот выбрал себе свой жизненный путь отличный от его, рольсенского. Среди приземленцев, между прочим, встречались неплохие ребята, к тому же они, как правило, стояли друг за друга горой, и это ему в них не могло не нравиться.