Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

…Самое трудное наступило, когда Титу стало года три — только что казалось: главное — чем накормить, как искупать, не заболел ли… впрочем, болезней тут не бывает, но это потом уже поняли, а тогда жили в постоянном страхе, ведь ни врача, ни лекарств, ни путного информатория, ни соседей, с кем посоветоваться — ничего, но вот, слава Эйнштейну, подрос, вроде здоровенький, умненький, к пище здешней привык, климат идеальный, можно, вроде бы, на какое-то время вздохнуть, заняться хоть немного Бобом, которого Энн, можно сказать, совсем забросила, и тут вдруг Тит приходит домой с улицы и спокойно так, по-деловому, говорит, что скоро ему пора в трансформаторий и пусть его любимую собаку Джули отдадут соседской девчонке, которой еще после него жить целый год; да, он так и сказал и стоял с этим своим бейненсонитовым сокровищем, которое Боб смастерил, разорив одно из корабельных кресел, и смотрел на Энн доверчиво и без всякого страха, и она тогда в первый раз за все время, что они жили на Капкане, заплакала: как объяснить ему, как растолковать, чтобы он понял, что все его друзья и подружки с каждым днем будут становиться все меньше, все беспомощнее и глупее, и только он один станет взрослеть, расти, набираться сил и опыта, как вместить в эту милую детскую головку то, что не умещается в их с Бобом сознании? Обмануть, успокоить, приласкать — глядишь, обойдется? Но ведь не обойдется же… просить совета или помощи у Боба она не могла — он и так весь почернел, издергался, с утра до полуночи пропадая в корабле, пытаясь что-то вычислить, сконструировать, найти какой-то выход, и Энн стала рассказывать сыну правду, которая звучала как недобрая сказка: в некотором царстве, в некотором государстве, говорила она, далеко отсюда на планете по имени Земля, давным-давно жили умные и смелые люди, они построили огромный корабль, во много раз больший, чем тот, где теперь работает наш папа, и полетели так далеко, что сигнал от них шел бы домой долгие годы, поэтому они и не пытались его посылать, но так случилось, что они пролетали мимо звезды, которая притягивает к себе все, что ни окажется рядом с ней, если только оно летит медленнее субсвета… ну да, поэтому ему пришлось сесть на одну из планет, которая вращалась вокруг этой звезды — они, наверное, долго выбирали, на какую, и нашли похожую на их родную землю: там был воздух и вода, растения и многое другое, без чего люди не могут жить, одно только там было плохо — оказалось, что на этой планете у людей не могут рождаться дети; Энн дошла до этого места и остановилась, потому что даже земному ребенку не так-то просто объяснить тайну человеческого появления на свет, а Титу, капканцу, единственному родившемуся здесь ребенку, и вовсе невозможно было сказать ничего разумного: как ни мал он был, а все-таки дважды уже видел, как приводили в дом Возвращающихся с нетерпением ожидавшие их капканцы, как считали они дни до того момента, как надо будет идти в трансформаторий, и с утра стояли у его желтых дверей выдачи… Тит смотрел на нее широко раскрытыми глазами, как все дети, которым рассказывают сказку, и Энн поняла вдруг, что он не станет задавать ей никаких вопросов, а будет просто слушать эту страшную правду, веря и не веря в нее, готовый принять самые невероятные условности, лишь бы все получалось интересно и понятно… так вот, сказала она, видя, что Тит нетерпеливо заглядывает ей в глаза, так вот, эти люди стали думать и гадать, что же им делать: вернуться на Землю они не могли, ждать помощи в ближайшие годы тоже не приходилось, а у них был такой закон — не они его придумали, это была мудрость всех людей на Земле, — чтобы в любых трудных случаях, если нет надежды вернуться домой самим, надо сделать так, чтобы после них остались другие дети, их потомки, которые либо дождутся землян, либо придумают, как выбраться из беды… да, и тогда они придумали вот что: если у них не может быть детей, то приходится самим молодеть и молодеть, а потом, когда станут совсем маленькими, им надо очень быстро состариться, чтобы дальше снова молодеть, и они так и сделали, и теперь на их планете живут одни и те же люди — в девяносто лет они появляются на свет, а потом все молодеют и молодеют, пока их вновь не отнесут в трансформаторий, там они полежат годик и возвращаются вновь, и так они живут уже пятьсот лет — пять поколений, пять генераций… вот такое дело, сказала Энн, думая, что теперь-то Тит хоть что-нибудь поймет, но он сидел насупившись, потому что волшебная история, так хорошо начавшись, превратилась под конец в самую что ни на есть заурядную, ведь он каждый день видел вокруг себя эту неинтересную, совсем обычную жизнь… Великий Космос, подумала Энн, в этом ненормальном мире даже сказки шиворот-навыворот, ребенку надо попросту рассказывать о Земле, все как есть, точнее, как было, и он станет слушать раскрыв рот и требовать продолжения, которое так легко вспоминать, и задавать вопросы, на которые так просто ответить, а пока она это думала, Тит все еще хмурился, не догадываясь, что перед ним готова открыться действительно сказочная страна, в которой живут те же люди, что и здесь, но совсем по-другому, намного интереснее, неправдоподобнее и, значит, лучше и веселее, но он не знал и того, что войдет вместе с этим чудесным миром в его сердце, а потом и в его жизнь, он не мог предугадать, какой горький конец у этой истории, рожденной материнской любовью — любовью землянки к маленькому капканцу, своему сыну; но ци по земным, ни по капканским меркам Энн неповинна в том, что случилось, потому что нет и не может быть событий, не предопределенных заранее — на этой аксиоме держится заведенный на Капкане порядок: в известный день и час человек является в мир и покидает его, чтобы бесконечно повторять этот цикл, долгий внешний путь его проходит под присмотром климатизаторов, а краткий внутренний — в чреве трансформатория, любые случайности, таким образом, исключены, а поскольку все обитатели планеты участвуют в этом раз и навсегда заведенном круговороте, их встречи и расставания запрограммированы самими жизненными циклами, и всякий наперед знает, что и когда с ним произойдет, и в этом смысле судьба Тита предопределена заранее с той же точностью, с какой работает аппаратура поддержания искусственного климата, давления, температуры, влажности и других жизненно важных величин, поэтому нельзя даже ставить вопрос о том, что бы случилось, если Энн не внесла в душу Тита ту смуту, что определила собой впоследствии всю его жизнь, и, стало быть, по капканским понятиям ей не в чем себя винить, и не в чем раскаиваться, и это также очевидно, как то, что трава — лиловая, а деревья — оранжевые, но удивительно другое — этот же самый вывод получается и по земной логике, хотя будущее, скрытой завесой неизвестности для землянина такой же факт бытия, как для капкан-ца — точное детальное знание своего завтра, благодаря каковому он только и может существовать, ибо свобода выбора действий основана именно на непредсказуемости их последствий — в противном случае ни о каком «выборе» не может идти и речи, а в то же время ни одна земная мать (не ведающая, естественно, что проистечет из ее слов и поступков — иначе бы она и под пыткой не раскрыла рта во веки веков) не стала бы лишать своего ребенка, заброшенного на чужую планету, сказки, которая поведает ему о его прошлом и будущем; таким образом получается, что и с земной точки зрения судьба Тита была в известном смысле предопределена, впрочем, может все это вовсе и не так, да и вообще все эти софизмы и рассуждения понадобились много позже, когда ими ничего уже нельзя было исправить, а до этого злосчастного времени Энн каждую минуту рассказывала Титу о Земле, и он рос, мечтая о зеленой траве и голубом небе, темных ночах и солнечных днях, о зиме и лете, о снеге и дожде, о гриппе и коклюше, зубной боли и несчастной любви, о тысячах волшебных, сказочных, невероятных вещей, которые влекли его сильнее, чем… да, сильнее, чем все на свете, сильнее, чем даже сама жизнь… бедный мальчик… если только… если только…