Но даже и тогда он не сумел в полной мере оценить размеры бедствия. Ведь оперативная память компьютера была в порядке и, следовательно, он мог выполнять любые вычисления. Кроме того, автономные запоминающие блоки автопилота тоже оказались поврежденными лишь частично, а именно — в них стерлось все до момента, отстоящего во времени на двадцать два дня. Рольсен взглянул в бортовой журнал. Именно в этот роковой день он услышал Главного, потом пошел будить Энн… да, в промежутке случилась какая-то странная авария.
Спокойно, говорил себе Рольсен, спокойно, нельзя впадать в панику. В конце концов не бывает совсем уж невероятных ситуаций, любая так или иначе предусмотрена, имеет некую аналогию. Надо лишь найти соответствующий случай, скорректировать предлагаемое решение, проиграть его на машине. И только тогда, пытаясь вот так привести мысли в порядок, он почувствовал себя совершенно беззащитным — голым и беспомощным, как младенец. Спасительных правил больше не существовало. «Полная самостоятельность действий, не обусловленных бюрократическими рамками полетных инструкций», — кажется так формулировал он свой идеал жизни в споре с Грусткиным? Что ж, командор Рольсен, сбываются все твои смелые и даже несмелые мечтания. «Вы хотели свободы? Ешьте ее, волки!» Энн была бы рада услышать, что он цитирует ее любимого Киплинга.
Уверенность в своих силах, чуть было не покинувшая Рольсена, возвращалась. Жили мы с инструкцией, проживем и без нее. Кстати сказать, Главный и так развязал нам руки, избавив от необходимости слепо следовать пунктам и подпунктам. Даже Энн… Действительно, какой резон в этой ситуации было арестовывать ее за нарушение отмененных правил? Что за логикой руководствовался он, Борис Рольсен, убежденный бюрократоборец и заклятый параграфоненавистник? Почему простое человеческое любопытство, тем более простительное, что речь идет фактически о девчонке, он возвел в ранг всегалактического преступления? Какова, стабильные квазары, цена всей его уставофобии, если мертвые строчки, способные исчезнуть из памяти компьютера при первом же столкновении с неизвестным покуда космическим явлением, он предпочел живой Энн, не сделавшей, в сущности, никому ничего плохого. С кем он, Рольсен, — с Разумом против Инструкции или с Инструкцией против Разума?
В таком приподнято-покаянном настроении он постучался в дверь ее каюты. Энн открыла ему в тот же миг, словно знала, что он должен вот-вот появиться.
— Что-то случилось, — только и сказала она без тени вызова или обиды. — Раз ты первый пришел, Боб.
Она впервые назвала его так, и в какие-то считанные мгновения Рольсен вдруг все увидел и все понял. И то, как она ссорилась и мирилась с ним, ничего ему об этом не сообщая. И то, с какой неохотой уходила на долгие месяцы в анабиоблок и с какой радостью возвращалась оттуда, чтобы бодрствовать вместе с ним несколько дней, дозволяемых правилами экспериментальных полетов.
С этой секунды они не разлучались. Они были рядом, когда локаторы интеллекта, вдруг словно очнувшись, застрекотали, как сумасшедшие. Они вместе увидели эту планету-ловушку. В четыре руки сажали они свой корабль на чужую лиловую землю. И весь этот не укладывающийся в нормальное сознание абсурдный, вывернутый наизнанку мир они встретили плечом к плечу. Их ничто не разделяло тогда ни днем, ни ночью, и в этом было их счастье и, возможно, спасение. Потому что иначе не смеялся бы теперь во сне за стеной Тит — единственная, в сущности, их надежда.
Сажать корабль вручную было непривычно и странно — тренировочный курс самостоятельного управления пилотажными системами всем курсантам ЭРЭ казался, разумеется, одним из множества бессмысленных предметов, лишь отягощавших их память: в космосе могло случиться, конечно, что угодно, но только не выход из строя бесконечно надежных и все-таки все равно многократно дублированных цепей и схем корабельного мозга. Но именно бортовой компьютер стал для них главной помехой. Упрямо, настойчиво, даже лихорадочно он одну за другой стал вдруг включать бесчисленные блокировки, не позволяющие экипажу совершить практически ни одного самостоятельного действия. Словно старая, потерявшая голову заботливая нянька, утратившая всякое представление о реальном мире, мозг их «Чивера» назойливо предостерегал Рольсена и Энн от любых поступков, предупреждал их ежесекундно, будто малых дитятей, о мифических опасностях, которые могли бы поджидать их разве что в чистой теории, точно всего и забот-то у него было, что спеленать по рукам и ногам двух вполне взрослых людей и именно для этого его посылали за тридевять земель. Эта утомительная, невесть откуда взявшаяся опека порой просто пугала их, не говоря уж о том, что готова была почти полностью парализовать всяческую осмысленную жизнь на борту. В конце концов им пришлось отключить корабельный мозг и взять управление в свои руки.
⠀⠀ ⠀⠀