Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

— Ну, раз так, значит, изменилось и твое прошлое? Разве нет?

— Но в настоящем-то все по-прежнему! — почти выкрикнул Вовка.

— Если наше прошлое — это наша память, — медленно проговорил Сашка, щелкая клавишами. — То наше настоящее — это наше представление о нем. И тогда, изменив представления, изменишь настоящее.

— Но ведь Катьку-то так не вернешь! — В отчаянии воскликнул Вовка, осекся и с подозрением уставился на Сашку: знает тот о его прошлом, или нет?

— Как знать…

Бесконечно долгую минуту они смотрели друг другу в глаза. Вовка первым отвел взгляд.

— Возможно, прошлое, настоящее и будущее только вот здесь. — Сашка задумчиво постучал себя согнутым пальцем в лоб, — …и существуют. Прошлое в памяти, будущее — в воображении. Настоящее. А сама идея, чувство времени это всего лишь способ как-то организовать, упорядочить поток наших мыслей.

— Сказанул! — Вовка, ощущая неловкость, усмехнулся через силу, — не хватало еще сейчас расклеиться! — хлопнул друга по плечу. — Ведь существуют же какие-то материальные подтверждения прошлого, свидетельства! Вещи, фотографии. Да и будущее рано или поздно наступит в реальности!

— В какой реальности, Вова? — Неожиданно жестко спросил Сашка. Выключив свет в зале, он подошел к выходу, открыл дверь. — В той, которую помнишь, или в той, которую видишь вокруг себя сейчас?

Вовка подошел, встал напротив друга.

— Ну, и как теперь быть?

— Не знаю. — С тихим отчаянием ответил Сашка. — Пока не знаю.

— Узнаешь — позови. — Помолчав, предложил Вовка.

Сашка молча кивнул.

⠀⠀ ⠀⠀

●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●●

⠀⠀ ⠀⠀

Об авторе

⠀⠀ ⠀⠀

Пишет в жанрах фантастики и фэнтези, автор романа «Дар», вышедшего в издаю тельстве АСТ в 2006 году.

⠀⠀ ⠀⠀

Эдуард Просецкий Испытание

В армейском «газике», между притиснувшими его с двух сторон мускулистыми конвоирами, под теплый гул мотора, Вяткин ощутил то безразличие усталости, что наваливается после долгого и непосильного труда: столько было за последние дни стрельбы, войсковых передвижений, бессонницы, — что даже такой исход казался чуть ли не избавлением. Россия совершила очередной кровавый исторический виток: демократы, пришедшие к власти в начале девяностых, потеряли поддержку народа из-за предательства Президента и с боями уступили власть прокоммунистической хунте генерала Большакова, а их идейный вождь, поэт-тртбун Геннадий Вяткин был пленен…

Машина ехала по узкой, плохо уложенной бетонке, а по сторонам простирался унылый осенний пейзаж Подмосковья с полуголыми деревьями и пустошами цвета медвежьей шерсти.

«Унылая пора, очей очарованье…» — вспомнилось Вяткину, и тут «газик» вымахнул на вершину холма, и вдали обозначилось громадное строение в виде бетонной звезды. На всех пяти углах его высились аляповатые копии Спасской башни, соединенные грубым подобием кремлевской стены, а вершина представляла собой уступчатую пирамиду, напоминающую мавзолей Ленина.

На железных воротах был выведен несколько вылинявший лозунг «Слава коммунизму!», и какой-то человек в солдатской гимнастерке и галифе старательно подновлял его серебрянкой. При виде подъехавших он спустился со стремянки, вытащил из-за уха огрызок химического карандаша, помусолил его и расписался крестом на двух экземплярах сопроводительной бумаги, которую офицер конвоя в фуражке с васильковым околышем протянул ему на своей планшетке. Военизированный маляр, аккуратно сложив свой экземпляр вчетверо, сунул его в нагрудный карман гимнастерки, на которой краснела звездочка ордена, и распахнул перед Вяткиным неприметную калитку.

За спиной захлопнулась дверь, автомобиль, взревев мотором, умчался, а поэт очутился в широком бетонном проходе, над которым алел транспарант: «Даешь перековку!»

Потом он долго шел изломанным коридором, не слыша своих шагов в затоптанном войлочном покрытии пола. Слева тянулась серая стена, а справа окна с искусственными цветами в горшках. Сквозь их непромытые, как в пригородных электричках, стекла все же можно было разглядеть треугольный внутренний двор, лежащий между двумя лучами строения и зубчатой стеной. По нему маршировали бойцы в буденовках и длиннополых шинелях, тускло отсвечивая штыками винтовок-трехлинеек. В центре возвышался дощатый помост с виселицей. На нем немолодые мужчины в сиреневых майках и длинных сатиновых трусах строили гимнастическую пирамиду в виде звезды из своих жилистых, посиневших от холода тел.

«Готовятся к седьмому ноября», — почему-то подумалось Вяткину.

Коридор закончился железной, выкрашенной «под дуб» сейфовой дверью, на которой висел портрет Ленина, делающего ручкой с лукавым прищуром улыбки: «Верной дорогой идете, товарищи!»

Поэт дернул за ручку, и на него пахнуло крутым махорочным дымом: трое военизированных людей стучали в домино за дощатым столом посреди голой комнаты; двое других, сидя на подоконнике, играли в шашки. У каждого из них на гимнастерке краснел орден, тесемки галифе были аккуратно завязаны на щиколотках, а ноги обуты в синие войлочные тапочки.