Знание — сила. Фантастика (2011-2015)

От всего этого повеяло чем-то домашним и неопасным.

— Евсеич, к тебе! — крикнул один из доминошников.

С подоконника легко соскочил сухой, как стручок осеннего гороха, старик с пористым утиным носом и незабудковыми глазами врубелевского Пана.

— Милости просим, — сказал он, оправляя гимнастерку под солдатским ремнем. И снял с гвоздя связку ключей на вытертом до блеска проволочном кольце.

Снова Вяткин шел беззвучным, мертвым коридором. Но теперь с левой стороны тянулись пронумерованные металлические двери с окошками для подачи пищи и круглыми накладками глазков. Коридор перегораживали решетки, замки которых Евсеич проворно открывал, всякий раз с ловкостью фокусника улавливая нужный ключ.

— Вас велено в пятый сектор, — пояснил он.

Наконец они очутились в обитой войлоком камере, вдоль стен которой лепились столик с привинченной к полу табуреткой и деревянные нары, покрытые суконным солдатским одеялом с отштампованной звездой и надписью «НОГИ». Под потолком зияла поперечная прорезь оконца с козырьком-намордником», наглухо закрывающим дневной свет, а справа от двери журчал порыжевший, пропахший мочой унитаз; сверху из подведенной к сливному бачку трубы падала искристая капель, расплываясь темным пятном на войлочном полу.

— Обратно надо сантехника вызывать, — посетовал Евсеич. — Что за народ…

— Как политический заключенный требую… — начал было Вяткин, пытаясь сбросить странное, полусонное равнодушие к собственной судьбе.

— Какой же ты заключенный, милок? — удивился старик. — Хотишь — прохаживайся на здоровье туды-сюды, хотишь — полеживай на боку… Я даже завидываю тебе! Ни забот, ни хлопот! Приспичило по маленькому или же по большому — удобствия рядом. А то в шашки стану с тобой играть. У нас, ежели кто с умом и принимает перековку — до больших должностей может дослужиться! — многозначительно указал он в потолок.

Оставшись одиночестве, Вяткин лег поверх одеяла и уснул, мгновенно погрузившись в призрачный, мышиный сумрак узилища.

* * *

Вскинувшись от резкого металлического лязга двери и разом теряя остатки сна он увидел в камере худого, сутулого человека с темным безрадостным лицом и насупленными бровями. Положив на стол обшарпанный фибровый чемоданчик, гость уселся на табуретку, соорудил самокрутку и, лениво дымя, сосредоточился на проржавевшем сливном бачке.

— Текёт и будет течь, — заключил он.

Потом извлек инструмент, встал на унитаз и принялся за работу.

Вяткин заметил белесые полукружья пота у сантехника под мышками и сделал вывод, что у него здесь много работы, наверное, не одна сотня таких вот камер…

— Чуть что — Евграф. — гудел между тем тот, щурясь от дыма. — Евграф — туды, Евграф сюды… Выходит, вы хоть и начальство, а без Евграфа ни шагу… А чего тут ремонтировать, когда трубы не менялись, почитай, с нэпа. Когда в эти унитазы еще недобитая буржуйская контра ходила, всякие профессора да уклонисты. — Орден у гостя был расчетливо привинчен на клапане гимнастерочного кармана, и, орудуя разводным ключом, Евграф спрятал его внутрь, чтоб не мешал. — Ну, отверну я тебе муфту, — ворчал он, как бы включая Вяткина в свой монолог. — А что толку, резьба все одно не держит. Пакли намотаешь, а через день опять потекет. Тут один выход — стояк перекрывать. А перекрою — в своем дерьме утонете. Закрывайте, говорю, лавочку на капремонт, а они: нету лимитов. На кумач для лозунгов у них лимиты есть, на винтовки да вешательную веревку — сколько угодно. А на трубы нет! Чуть что — аврал, Евграф, выручай.

Следуя неистребимой повадке советского мастерового, обслуживающего интеллигента, сантехник сколько мог загадил пространство вокруг своей работы смачными плевками и обрывками пакли, помочился, не смывая после этого унитаз, и бросил туда окурок. Потом выскреб орден на волю и начал хмуро собирать чемоданчик.

— Тут, наверное, клопы, — неуверенно предположил Вяткин.

— Не, клопов нету, — неожиданно подобрел Евграф. — У нас насчет этого строго. Блохи есть. Потому что войлок. Но блоха что, прыг, и нету ее.

Вскоре явился Евсеич с веником и совком.

— А насвинячил-то, варвар, — проворчал он, подметая за водопроводчиком. — За что таким ордена дают.

Мусор он вынес в коридор, а возвратившись, почти весело пригласил:

— Милости просим на обезличку.

В пахнущем хлоркой тесном предбаннике, куда привел поэта его тюремный Вергилий, двое орденоносных мужчин перекуривали у покрытого клеенкой стола, где были разложены складные бритвы прошлого века, широкий ремень для их заточки и несколько кусков хозяйственного мыла.

На полу стояло ведро с каким-то едким пенистым составом, из которого торчала длинная ручка малярной кисти.

— Разоблакайтесь, — предложил Вяткину Евсеич. — Одежу на пол, больше не понадобится.

Вяткин принялся раздеваться, стыдясь своего поношенного, рыхлого тела.

Мужчины загасили окурки, один из них вынул из ведра кисть и, буркнув «подыми руки!» сноровисто перекрестил ею узника, ткнув сперва подмышки, а потом в низ живота. Второй деловито приступил к бритью этих мест.