– Мы на месте, – кивает Бритта на тяжелую деревянную дверь перед нами: архив.
Исатту, темная как ночь помощница, приставленная к нашей спальне, раскладывает свитки на полке у входа. Завидев нас, Исатту улыбается, и эта улыбка полна доброжелательности, поддержки. В отличие от большинства помощниц и матрон, она попала в Варту-Бера сразу же, как стала храмовой девой два года назад, а потому сохранила внутри то счастье, которое утратила бы, если бы ей пришлось прислуживать жрецам.
– А, неофитки, – она отпирает дверь, – вам сюда. Напоминаю, вы никогда не должны упоминать о прочитанном посторонним под страхом смерти. У стен всегда есть уши, особенно когда дело касается Теней…
Силюсь остановить волну мурашек, что пробегают по спине, когда Исатту вводит нас в маленькую круглую комнату, в которую свет льется через тяжелую стеклянную крышку. Полки вдоль стен заполнены свитками, и края их ветхи, будто они пролежали здесь сотни лет. В канделябрах мерцает пламя, на полу вырезана умбра. Однако она – далеко не самое интересное здесь. А большой каменный пьедестал посреди комнаты – или, скорее, толстая книга в кожаном переплете на нем.
Исатту подходит к пьедесталу, открывает книгу.
– Говоришь, мать родила тебя в двадцать пять?
Киваю, и помощница объясняет:
– Как правило, потенциальных теней берут на обучение в десять лет, так что, если тебе сейчас шестнадцать, твоя мать впервые переступила порог Варту-Бера примерно тридцать один год назад. – Она листает страницы, пока не находит искомую. – Начинайте отсюда. Тени перечислены в алфавитном порядке в соответствии с годом, каждая запись состоит из двух страниц. Ну, ладно, оставлю вас.
Я подхожу к книге.
– Момент истины… – бормочу я, каменея от напряжения.
– Момент истины… – ободрительно улыбается мне Бритта.
Начинаю переворачивать страницы, мимо летят имена – Аада, Анализа, Бинта, Катка, Нирмир, Тралгана… Замедляюсь, когда дохожу до буквы «У», сердце бешено колотится в груди. В Ирфуте имя матери было редким, но что, если в Хемайре все наоборот? Что, если женщин с таким именем здесь несколько, и я не пойму, которая из них она? Но нет… у каждой Тени под записью есть знак отличия. Я должна сразу же узнать мамин знак.
Наконец передо мной последние имена – Уа, Уда, Уками, Уна, Узад, Узма. Замираю, листаю назад, и дыхание перехватывает. Я нигде не увидела имя матери. Мечусь по страницам туда-обратно, но все без толку.
– Ее здесь нет, – шепчу я, и глаза мне застилают слезы. – Ее здесь нет.
Ухожу в угол и тяжело оседаю на пол под тяжким грузом поражения.
Все эти недели я воображала, как отыщу имя матери, ответы на все вопросы, кем она была – и кто я есть. Но ответов нет, потому что ее здесь никогда не было. Я просто придумала себе фантазию, отвлекаясь от того, что я просто-напросто…
– Дека, смотри! Она тут! – радостно зовет Бритта, и я вздрагиваю.
Она стоит у книги, тычет в страницу. Я даже не заметила, как Бритта туда подошла.
– Я нашла, нашла! Она здесь отмечена годом раньше, чем подумала Исатту.
– Что?! – охаю я, взвиваясь на ноги.
– Уму из Пунтуна, девять лет, темно-коричневая кожа, черные глаза, короткие каштановые волосы, отемнийские племенные отметины, по две на каждой щеке. Знак отличия: золотой кулон с начертанной умброй.
Я вдруг забываю, как дышать.
– Это она… – хрипло, прерывисто шепчу я и сквозь жгучие слезы всматриваюсь в запись длиной всего в абзац. – Она была здесь. Она была Тенью…
Подтверждение всего, о чем я подозревала, невыносимо, и по щекам льются крупные слезы.
– Ох, Дека… – вздыхает Бритта, обнимая меня.
Катья тем временем продолжает читать:
– Удалилась после пятнадцати лет службы по личным причинам. – И тут она умолкает.
– Что там еще? – не терпится узнать мне.
Катья качает головой:
– Это все.
Все?! Я морщу лоб.
– Не может быть. А как же то, какой она была? Что изучала, какие у нее особенности?
– Особенности? – хмурится Катья. – Да нет же, больше ничего тут не написано.
– Дай посмотреть!
Вырываюсь из рук Бритты и устремляю взгляд в книгу, и узел в груди сжимается сильнее – Катья права. Здесь больше ничего нет. Никаких описаний, дальнейших записей, вообще ни-че-го.
Снова не могу дышать. А как же покалывание, способность чувствовать смертовизгов? А то, как меняются мои глаза и голос, когда я рядом с этими чудовищами? Мне нужен ответ – и как можно скорее, пока не начались тренировки с ними.
Тем же вечером я в таком настроении возвращаюсь в оружейный манеж, что даже не замечаю запах крови в воздухе. Меня возвращает в реальность лишь крик – жалобный, слишком человеческий. В сгущающейся темноте мы с Бриттой смотрим друг на друга, широко распахнув глаза. Мы обе знаем, что означает этот крик. С окраин Хемайры вернулся отряд, не расправившись с должным числом смертовизгов. С послушниц, не убивших свою долю тварей, спускают три шкуры.