Золоченые

Я бегу следом, в шоке отмечая, как оставшиеся три смертовизга разделяются, чтобы отвлечь послушниц и джату, рванувших на зов Катьи. Интересно, почему они не визжат? Мы к ним ближе всех, почему они не нападают на нас?

Едва успеваю об этом подумать, как смертовизг одним движением когтей превращает деревянный меч в щепки и вновь заносит лапу, чтобы нанести всхлипнувшему Сурему смертельный удар. Но Катья, метнувшись, отталкивает его в сторону и снова бежит назад.

На какое-то мгновение я уверена, что она в безопасности, что когти ее не достанут. В конце концов, она одна из самых быстрых девчонок в Варту-Бера. Но затем слышу тошнотворный хруст костей и вижу когти, торчащие из ее груди.

– Ох! – выдыхает Катья, в изумлении распахнув глаза.

Из ее спины выпадает вырванный лапой смертовизга позвоночник.

Время будто замедляется, тело словно увязает в янтаре, а я смотрю, как Катья истекает кровью из зияющей в спине дыры. Оттуда хлещет странный синий цвет, которого я еще никогда нигде не видела. Катья содрогается раз, другой, затем замирает. И я без лишних вопросов понимаю: она погибла. Нет золотистого блеска недосмерти, нет золоченого сна.

– Катья… – шепчу я, поникнув, руки и ноги наливаются свинцовой тяжестью.

Смертовизг остается на месте, наблюдая за ней. Он кажется почти… удивленным, потрясенным, что убил ее так легко. Внутри меня низким рокотом взрывается глубинный раскаленный вулкан, что превращает кровь в огонь, а дыхание в пепел.

– Уйди от нее, тварь! – бушую я, и голос становится многослойным, мощным: – УЙДИ ОТ НЕЕ!

Смертовизг немедленно каменеет, у него закатываются глаза. Наблюдаю, все еще полыхая, как он резко отшатывается, конечности подергиваются, будто на веревочках. Адвапа и Аша тут же поднимают Катью, и на меня обрушивается усталость, волна, заглушающая все вокруг, притупляющая чувства до нижнего предела. Вижу лишь вспышки: смертовизги хватают собрата, который двигается толчками, и убегают через стену тем же путем, что пришли; Адвапа бережно кладет тело Катьи на землю, к нам наконец подбегают послушницы и кармоко; к Катье со слезами в глазах бросается Сурем.

Кармоко Тандиве знаком приказывает послушницам оттащить ее.

– Кто первый поднял тревогу? – оглядывается она.

– Дека, – отвечает Бритта. – Потом… Катья. – Ее голос срывается.

Не обращаю на нее внимания, мой взгляд прикован к мертвому телу, к сочащейся из позвоночника синеве. Считаные мгновения назад Катья неслась впереди меня, ее длинные рыжие волосы развевались в темноте… а теперь… теперь… Мои колени подкашиваются, я больше не в силах держать свой вес.

Почти месяц здесь – месяц, когда из каждой вылазки по крайней мере одна алаки возвращается трупом, – а я все равно не понимала, что мы так легко умираем. Все-таки это послушницы, девчонки постарше, далекие от меня и моих подруг. Но Катья… как она могла так легко сдаться? Как же когти смертовизга нанесли верный удар с первой попытки? Слезы льются из глаз ручьями, от усталости тело все больше наливается тяжестью, как вдруг рядом щелкают пальцы, заставляя меня поднять взгляд.

Кармоко Тандиве хмуро смотрит на меня сверху вниз.

– Твои глаза, Дека, – удивленно бормочет она. – Что же с твоими глазами…

Это последнее, что я слышу, прежде чем тьма утягивает меня в свои объятия.

16

– Видел, что ты вчера сделала, – льется мне в ухо непрошенный шепот Кейты.

Уже вечер, и мы на озере, провожаем Катью в последний путь. Алаки запрещено предавать земле, и поэтому тело хоронят на воде, сжигают в маленькой лодочке, которую мы превратили в погребальный костер. В отсутствие опекуна Катьи, за обряд отвечает Сурем, он печально и торжественно зачитывает отрывки Безграничных Мудростей. Как только обряд закончится, он покинет Хемайру и вернется в родной дом. Не может вынести даже мысли, что придется снова и снова видеть гибель товарищей.

Я его не виню. Будь у меня выбор, я бы тоже ушла. Неважно, что здесь когда-то была мама, что остались вопросы, на которые мне нужны ответы. Я хочу сбежать из этого места, хочу убраться далеко-далеко. Но я, как и Катья, скована этими стенами.

Ее кожа приобрела цвет глубокого индиго позднего летнего неба, рыжие кудри разгорелись яркими всполохами, едва их касается огонь. Катья больше ни разу не остригла волосы, даже когда они мешали на тренировках. Я все ждала, когда матроны ее накажут, но этого не происходило. От огня пахнет яблоками – крупными красными яблоками из северных провинций, которые, как однажды сказала мне Катья, ей так нравились. Не знаю, пытаюсь ли я просто-напросто отвлечься, но этот запах перебивает засевший в носу металлический запах крови, застрявшее воспоминание о вырванном из спины позвоночнике, о выражении глаз смертовизга, когда я к нему обратилась – таком же, что и у чудовища в Ир-футе.

Вдыхаю аромат, чтобы прогнать ужасную мысль, и лишь затем поворачиваюсь к Кейте.

– О чем ты? – бормочу я.

Я настолько омертвела, что не боюсь его подозрений, которые наверняка разделяет кармоко Тандиве. Что за жизнь я избрала, где так просто гибнут люди? И так легко умирают друзья.