Иосафат сказал: «Притча твоя как будто указывает на меня: думаю, поэтому ты рассказал ее мне. Но скажи, отче, сколько тебе лет и где ты живешь, ведь я не хочу разлучаться с тобой». Старец ответил: «В Сеннаарской пустыне, где я обитаю, мне исполнилось сорок пять лет». Иосафат сказал ему: «Отче, ты выглядишь много старше, как если бы тебе было семьдесят лет». Варлаам ответил: «Ты прав, если хочешь узнать, сколько мне лет от рождения. Но сам я не принимаю в расчет годы, растраченные в суете жизни, ведь тогда внутренний человек во мне был мертв. Поэтому я не буду называть жизнью годы смерти». Когда же Иосафат захотел последовать за ним в пустыню, Варлаам сказал: «Если ты так поступишь, я лишусь твоего общества и навлеку гонения на моих братьев. Ты придешь ко мне, когда увидишь, что для этого настало подобающее время».
Окрестив царевича и тщательно наставив в вере, Варлаам поцеловал его и вернулся в пустыню. Царь же глубоко опечалился, услышав, что сын стал христианином. Тогда Арахис, один из друзей царя, сказал, утешая его:
Слуги схватили отшельника, объявив, что пленили Варлаама. Узнав, что его наставник схвачен, царевич горько заплакал, но затем Господь в видении открыл ему, что тот отшельник — не Варлаам. Отец же пришел к сыну и сказал ему: «Сын мой, ты сильно опечалил меня: ты не уважал мои седины и лишил мои очи света. Зачем ты поступил так, сын мой, и перестал почитать моих богов?». Царевич ответил: «Отец, я бежал тьмы и устремился к свету, я презрел заблуждение и познал истину. Не старайся понапрасну, ты не сможешь отвратить меня от Христа. Ведь ты не сумеешь дотянуться рукой до высоких небес или осушить великое море. Так знай, равно невозможно и то, что ты задумал». Царь сказал: «Кто же причинил мне это зло? Разве я не воспитывал тебя среди великолепия, как ни один отец не растил сына? За что же твои порочные желания и необузданная воля обрушивают на меня твои безумства? Правы были астрологи, когда в день твоего рождения предрекли, что ты станешь высокомерным и будешь перечить родителям. Если не послушаешь меня, отныне не будешь мне сыном. Ты станешь ненавистен отцу, и я поступлю с тобой хуже, чем с врагом». Иосафат ответил: «О царь, почему тебя так сильно огорчает, что я избрал жизнь благих людей? Кто из отцов сожалеет о благе сына? Также и я не назову тебя отцом и, если ты станешь мне врагом, покину тебя, как бегут от змеи».
Царь в гневе удалился и поведал другу своему Арахису об упрямстве сына. Тот посоветовал царю не упрекать сына столь сурово, ибо юношу легче привлечь лаской и кротостью. На следующий день царь пришел к сыну и, обняв, поцеловал со словами: «Дражайший сын, почти седины своего отца, склонись перед отцом, сын мой! Разве ты не знаешь, как хорошо подчиняться отцу и радовать его и, напротив, как плохо его гневить?» Иосафат ответил:
Увидев его твердость, отец сказал: «Вижу твое упрямство и то, что ты не желаешь подчиниться мне. Так пойдем и вместе уверуем в истину! Я заключил в оковы Варлаама, соблазнившего тебя. Пусть сойдутся вместе Варлаам и приверженцы нашей и вашей веры. Я же пошлю глашатая объявить, что все галилеяне могут прийти сюда без страха. Мы начнем диспут, и если победу одержит Варлаам, я поверю вам, но если победят наши opaторы, вы согласитесь с нами».
Его решение понравилось Иосафату. Царские слуги приказали лже-Варлааму, который еще прежде притворился учителем царевича, сначала защищать христианскую веру, а затем позволить себя посрамить. Когда все собрались, Иосафат обратился к Нахору, говоря: «Я знаю, о Варлаам, сколь многому ты меня научил. Если сумеешь защитить веру, в которой наставил меня, буду следовать твоему учению до конца своих дней. Но если тебя посрамят, я тотчас отомщу тебе за обиду. Своими руками я вырву у тебя язык и сердце и брошу их собакам, чтобы другие больше не посмели вводить в заблуждение царского сына!». Услышав это, Нахор сильно испугался и задрожал, видя, что упал в яму, которую выкопал сам, и приготовил ловушку самому себе. Размышляя, он понял, что лучше искать покровительства царского сына, дабы избежать опасности быть убитым. Царь же громко приказал ему бесстрашно защищать свою веру.