Золотая лоция

— Да ты поединщик тут. Это хорошо. — Ацур поднялся ещё выше, на некое подобие наклонной каменистой площадки. Он тяжело, прерывисто дышал, ободранные ногти отзывались огнём, огнём и липкой струйкой крови напоминала о себе рана надрез на левом плече, едкий пот щипал глаза. — Ладри! Ладри! — крикнул он в небо. Мальчик не отозвался. — Хлебнуть бы грибного отвара чудотворного Хвергеля, — процедил варяг сквозь зубы.

Пока авар карабкался вверх, Ацур огляделся. С утёса река, тропа, другой берег были хорошо видны. Рагдай размеренно бился со своим кряжистым противником, постепенно отходя вниз по тропе, Беляк лежал головой в воде, рядом с ним едва шевелился Дубень, Ладри и Эйнара нигде не было видно. Четверо всадников топтались прямо под утёсом, подбадривая и того соплеменника, что бился с Рагдаем, и того, что лез к Ацуру, и по их крикам было понятно, что в исходе поединков они не сомневались ничуть.

— Где этот Эйнар, скальд наш осторожный? Клянусь Одином, его исчезновение позорно. Где ж все? Стовов? Оглохли? Ослепли? — Ацур несколько раз глубоко вздохнул, унимая сердце и холодную пустоту в груди. Покосившись на развилку тропы, он злобно зарычал. — А, ясно, откуда в вас неспешность духов. Клянусь Вильдаром, хорошо замять поединок, чуя за собой тьму!

Обе тропы вверх от развилки до самой, казалось, седловины Моравских Ворот были наполнены блеском стали, меди, злата, лязгом оружия, брони, сбруи, движением пёстрой ткани, лоснящихся конских шей и грив, томных, злых лиц всадников, напоены гулом копыт, чуждой лающей речью. Сколько было там аваров?

Полсотни?

Сотня?

Полторы?

Три?

Больше?

Скалы, валуны, заросли, изгибы троп, невесть откуда взявшаяся густая пыль мешали это угадать, не позволяли увидеть исток этой живой реки. Многоголосое эхо, многократное эхо устрашающе гремело над Одрой. Ацур встал спиной к холодному камню, опробовал, не скользят ли ступни по мху, выставил перед собой меч и изготовился. Авару поединщику оставалось преодолеть последний уступ.

Ацур видел его стриженую, шишковатую голову, змеиную улыбку, сплющенный нос, струпья грязи и пыли на безволосой груди в разрезе рубахи. Он мог бы уже попытаться достать авара, но слишком узким и наклонным был уступ, и он знал, что всегда проще бить вверх и лезть вверх, чем бить вниз и лезть вниз. И вдруг авар заорал, будто Ацур ему разбил череп. Он полез вниз, тыча пальцем то в подходившую лавину своих соплеменников, то в противоположный берег. Ацур глянул туда, и на мгновение ему почудилось, будто левый берег Одры двинулся вперёд, рухнула в воду стена ореховых зарослей, зашатались скалы и грянул гром.

— Стовов! Стовов и Совня! Рысь! Рысь! Водополк и Доля! Один! Один!

Многоголосые крики, звуки рога, грохот стреблянского бубна, свист, гик, рёв мгновенно напитали воздух. Дедичи, бурундеи, все конные, в броне, при полном оружии и стягах, врезались в Одру, и вёл их Стовов, Мечек и Семик.

Кони секли воду грудью, копытами, вздымали мутные горы и снопы радужных брызг. Плащи с плеч рвал ветер, в лучах солнца блистали шипастые шлемы, вспыхивал от влаги багрянец щитов. Слева в реку ссыпались стребляне, многие из них голыми телами своими выказывая презрение к смерти и врагу, кричали, что они звери лесные, а вел их Оря Стреблянин, под волчьей шкурой. Голова шкуры была его головой, оскал волка был его оскалом, а впереди его крика уже сёк воздух рой стреблянских стрел. Правее бурундеев, прямо напротив развилки тропы, сплочённо вошли в реку варяги, и впереди них был конунг Вишена Стреблянин, Гельга, Торн. Вспенилась Одра, отхлынула в ужасе, обнажив дно, когда с правого берега в неё вторглись ряды железной аварской конницы. Только ни одного полтеска не было видно нигде, и вождя их Вольги не слышно было клича. Лишь с того места, куда отступал Рагдай, можно было увидеть, как чуть погодя, в двух сотнях шагах вверх по течению, на аварский берег проползает вереница чёрных теней полтесков.