Золотая лоция

Варяги стояли плечо к плечу, между утёсом и каменной грядой, буйно заросшей багульником. От стены утёса до зарослей могло встать рядом только пять человек, пять щитов, и впереди стояли Вишена, Свивельд, Торн и Гельга. Остальные теснились за их спинами, держа щиты над головой. Облачённые к бою наспех, многие без шлемов, панцирей, кольчуг, впрочем, как и дружины склавян, варяги уповали на малый простор для тяжёлых всадников, на скорую победу Стовова в сшибке на реке и его помощь, и возможное быстрое отступление аваров. Ибо странно было б степнякам ввязаться в серьёзное и долгое сражение в неизвестных теснинах по эту сторону Моравских Ворот, в пустынной стране, с войском злобным, упорным, не известным числом и предназначением. Это и крикнул своим дружинникам Вишена сквозь грохот на Одре, сквозь пение рога Ингвара, резкие щелчки аварских луков, треск бьющих в щиты стрел, ржание коней. И потом Вишена сказал ещё:

— Души эйнхериев глядят на нас, валькирии Хильд, Хлекк, Труд, Рангрид глядят на нас, чтоб взять в Валгаллу, и, клянусь Одином и отцом его Бором, мы заслужили этой чести. И сегодня средь нас стоят тени конунгов Гердрика Славного, Хрульда из Тагода, тени Дирка, Эрда, Радгрида, Текка, Инграма и Рагнара! Хвала Одину! Хельд!

Варяги ответили медвежьим рёвом, на мгновение затмившим все звуки вокруг. Этот рёв смешался с кличем врага:

— Йохдан! Йохдан!

Авары уже неслись навстречу, выставив копья, имея впереди троих великанов на гигантских конях. Они надвигались как хримтурсы, воины сынов Муспельхейма — огненного мира… Хватило всего трёх десятков шагов, чтоб разогнаться в галоп, и в бешеной, крепкой скачке они обогнали собственные стрелы. Когда им осталось всего несколько прыжков до скалы, Вишена и Торн истошно заорали:

— Бросай! Бросай! — и невольно пригнулись.

Казалось, всё освящённое рунами оружие варягов ожило и рванулось навстречу врагу. Стрелы, короткие тяжёлые копья, похожие на ромейские пилумы топоры и просто камни, увлекая за собой листву и воздух, ударили в аваров. Три первых коня с грохотом рухнули в облако лесного сора и невесть откуда взявшейся пыли, всадники их, не успев подняться, были смяты идущими следом, которых также опрокинул смертельный ветер. Идущие далее врезались в шевелящуюся, дёргающуюся кучу тел, железа, хрипа и проклятий. Умирающие соратники закрыли дорогу аварам надёжней, чем живой враг. Однако, не мешкая ни мгновения, укрываясь щитами и осыпая варягов стрелами, авары спешились, принялись растаскивать поверженных, карабкаться через них, прирезав агонизирующих и смертоносно бьющихся копытами коней.

— Бросай! — снова крикнул Вишена, но лишь два копья вылетели в аваров и были легко отражены. Вишена с Гельгой, Свивельдом и Торном, не сговариваясь, молча, бросились вперед.

Авар в стёганом, шёлковом халате поверх панциря, что стоял меж мёртвым конем и скалой, удивлённо вытаращился на вдруг возникшего перед ним Вишену и укрылся щитом. Конунг жёстко на бегу сшибся с ним щит в щит, но несколько наискось. От этого и оттого, что авар при этом даже не шелохнулся, Вишена, проскочив дальше, не глядя рубанул своего противника, чувствуя, что попал в мякоть, и споткнулся о круп коня. Однако сумел не упасть, перепрыгнуть, снова споткнулся теперь уже о стоящего на карачках авара, одного из ранее поверженных передовых всадников, коротким ударом разбил ему панцирную спину, вслепую отбил щитом чей то мощный удар, поскользнулся в месиве из обрывков попон, крови, рвоты, упряжи и наконец, сшибленный кем то, упал лицом прямо в это месиво. На него наступила гора, наверху заорали:

— Бей, бей, Хельд, Хельд! Йохдан Чурин!

Показалось, что его грудь смялась в лепёшку. Гора с хрустом упала на Вишену, придавила. Конунг поднял лицо, перед ним лежала рука пунцового цвета в золотых перстнях с самоцветами, и большой палец руки висел на одной коже, вывернутый в обратную сторону от указательного, а безымянный ещё подрагивал.

Сверху на него упал покореженный шлем, отскочил, стукнул Вишене в переносицу, так что пошли в глазах чёрные круги. В шлеме, как в чаше, была пунцовая, с чем то белым каша с клочьями чёрных волос. На конунга упала ещё одна гора, снова вызвав в глазах чёрные круги, и он осознал, что задыхается.

Что было сил Вишена рванулся вверх, но не мог сдвинуться с места, решил перевернуться — бесполезно, попытался отползти назад — тщетно. Его словно закопали заживо. Исчезло клацанье стали, вопли, хруст костей и щитов, гудящая тишина заполнила мир, и в этой тишине бешено колотилось сердце конунга, билось в гортани, выталкивало глаза, блуждало по всему телу. Последними осознанными движениями Вишена подтянул к лицу кулак, втиснул его под скулу, другой рукой ощупал рукоять своего меча, крепко сжал его и приготовился умирать. Он ощутил, как уходит боль и тяжесть, вонь чужого пота и кишок, уходит гул, грохот сердца, перестаёт содрогаться земля, а тело становится невесомым, бесплотным. Перед ним промелькнуло печальное лицо матери, которую он не видел никогда, услыхал её гортанный, сиплый голос.