Золото и сталь

В гостиной, возле тонконогого пюпитра, стоял принц Петер и лениво, лист за листом, изучал какую-то книгу. Три свечи горели, и пламя плясало, делая физиономии охотников на гобелене совсем уж сатанинскими. На полированной полочке пюпитра возвышался графинчик с водкой и запотевшая, будто бы слезами залитая, рюмочка – принц любитель был выпить.

Князь встал в дверях и безмолвно наблюдал, как сын его опрокидывает рюмашку и затем, откинувшись в поясе, сощурив глаза, внимательно читает. Озарённое комплиментарно-тёплым пламенем свечей лицо Петера, с тёмными стрелками, с губами как лук капризного Амура, – казалось небывало прекрасным. Но прозрачный фарфор был обманкой, фальшивой монетой, искусно наложенной краской – принц выглядел на двадцать, но в действительности лет ему было куда как больше, больше тридцати.

– Папи, как же верно вы сделали, что когда-то освободили наших курляндских крестьян. – Петер полуобернулся к отцу, и талия его стала совсем тонка, словно выкрученное прачкой белье. – Вот и римляне пишут – «раб не работает, портит орудия и при любой возможности убегает, ибо не заинтересован в плодах своего труда». Я только что сравнивал наши давние отчёты, писаные прежде, когда люди не были свободны, и отчеты нынешнего года…

– Так что же ты читаешь, римлян или отчёт моих посессоров? – Князь подошел, вгляделся в книгу через принцево плечо. – Это же и вовсе какие-то крючки!

– Арабская вязь, – пожал плечами Петер, скромно гордясь, – папи, я знаю девять языков. Пять из них выучил в ссылке. И арабский тоже изучил, со скуки. Эта книга как раз про крестьян, про аграрную экономику, в ней говорится о государстве, способном, как приручённый хищник, не только брать мзду с народа, но и стоять на страже, защищать от невзгод. Этой книге тысяча лет, но читается легче, чем столь недавний горячечный бред Кампанеллы. Я только начал её изучать, это лишь первая часть большого труда – Аль-Мукаддима, или Введение, начало большой книги «Китаб аль-ибар».

– Интересна только первая часть, – вспомнил князь, – потом пойдёт обычная мусульманская ерунда. Философия, воспитание поколений. Экономика – она есть только в первой книге.

– Вы что, читали, папи? – широко раскрыл глаза принц. – Вы же не знаете по-арабски!

– Один мой друг перевёл для меня, и как раз начало. Правда, сжёг потом – он был русский и боялся, что отхватит кнута за ересь. Он был аудитор и счетовод, тот мой друг, и понимал экономику – как я понимаю охоту, а ты – понимаешь танцы…

Принц надулся – он-то претендовал на понимание чего-то большего, нежели танцы. Политики или счётного дела. Или любви.

– Он дал мне прочесть несколько глав, – продолжил князь, – и я даже что-то запомнил. Потом пригодилось – когда появились собственные земли. Я даже пытался быть как хищник из этой книги – не только брал, но и старался что-то дать. Я многому научился у того моего друга, но у меня никогда не будет такой головы, я слишком «la vache».

– Кажется, папи, я прежде слышал от вас о нём…

– А как же. Герр Маслов. Мой превосходный учитель. Кабы не он, я был бы такой же дурак, как наши с тобой соседи, и по сей день третировал бы крестьян, как римские рабовладельцы. Или идиоты-лифляндцы. Хочешь, спроси Ливена, как у них там устроено счётное дело, на знаменитых фарфоровых фабриках Лёвенвольдов – обсмеёшься. Интересно, на его-то собственном заводе – тоже рабы?

– Папи, вы зря себя ругаете, – сказал Петер почтительно, – я потихоньку перенимаю ваши дела, и я вижу, что вы всегда вели их с блеском. Я смотрю на здешних помещиков – они как на ладони со своим примитивным экономическим устройством, – и потом, я смотрю на вас. Вы напрасно скромничаете, вы очень талантливы, папи. Ведь наше семейство по сей день кормится от системы, что вы когда-то построили.

– У меня был хороший учитель, – повторил князь, – гениальный учитель. И хорошо, что в память о нём остались не только провальные русские реформы, но и мое курляндское экономическое устройство. Как Гораций писал: «Нет, весь я не умру, лучшая часть меня избежит смерти…»

Принц Петер поглядел на отца, иронически склоняя голову к плечу, – его умиляло, когда суровый и грозный папи внезапно с разбегу обрушивался в пафос.

В доме Ливена прибавился ещё один артефакт – высоченная банка со спиртом и плавающей во спирте змеёй. Князь, человек любопытный и непосредственный, войдя, сразу же схватил банку в руки.

– Кто вам такое презентовал, Ливен? Я слышал, этот спирт можно пить – полезно для амурной устойчивости.

– Я бы не рисковал, – тонко улыбнулся Ливен. Он отложил с колен тяжёлую книгу, поднялся, дежурно тряхнул гостю руку, свободную от змеиной банки, и сразу же вернулся обратно, в кресло, к книге. – Атаманша преподнесла, с намёком, она ко мне неровно дышит. Но с нею у нас хорошо и без банки. Прошу, садитесь, ваша светлость. Вы просто так, с визитом? Ведь сегодня нет игры, этот вечер у меня – литературный, – и Ливен приподнял книгу, показывая обложку: «Невероятные и поучительные похождения магистра де Молэ и его высочества дюка Парцифаля».