Золото и сталь

– Надеюсь, я заткнул эту парочку раз и навсегда. И мой вам совет – исповедуйтесь впредь кому-нибудь другому. – Ливен сделал паузу, а потом прибавил: – Хотя бы мне. У нас с вами столько было шансов откусить друг другу головы, а мы всё друзья – уж точно я не выдам ваши здешние альковные тайны.

– Вы меня высоко оценили…

– Ладно, не выдам шашни с другими ссыльными. Хотя все кандидаты для шашней наконец-то померли – Остерман помер, Лёвенвольд тоже, а с Мюнихом вы же удавитесь, но не станете переписываться, с этой полундрой…

Князь рассмеялся словечку «полундра».

– Вы разве служили во флоте, Ливен?

– Нет, просто сия матросская «полундра» изволила мне понравиться.

– В любом случае я не стану ничего писать Мюниху. Мне довольно нашей последней встречи – когда его везли в карете в Пелым, в ту самую тюрьму, что он прежде лично спроектировал для меня. А я возвращался из ссылки обратно… Мы столкнулись на станции, вышли из карет и церемонно раскланялись – и этого должно быть довольно и Мойрам, и богине Немезиде. Я не стану к нему писать. А моего единственного корреспондента схоронил месье Инжеватов. Больше – не осталось.

– И слава господу нашему! – воздел Ливен руки с картами в них. – Целее будете.

– А, помнится, вы меня одёргивали – не исповедуйтесь мне, я не пастор, – напомнил князь.

– Так то при Булгакове… Антр ну ваша светлость и так со мною весьма откровенны – стоит припомнить все наши с вами беседы. Сейчас с нами нет никого – прислуга и цербер в прихожей не считаются. И я могу сказать вам прямо: я желал бы стать вашим другом, раз судьба так свела нас, и мне интересно всё, что вы изволите рассказывать. Ваши истории – они как фрески на стенах Помпей, память о великом и нечаянно погибшем.

– И вы не боитесь разочароваться во мне после всех моих излияний? Ваш кумир может оказаться слабым, трусливым и неумным – вы готовы к такому, Ливен? – спросил князь лукаво.

– Помнится, граф Лёвенвольд, когда я спрашивал его о государе Петре, отвечал очень странно – «для камердинера нет героя». Я не понял тогда, а сейчас понимаю. При близком знакомстве любое величие осыпается, как позолота со старых обоев.

– Позолота сотрётся, свиная кожа остаётся, – припомнил князь старую поговорку. – А я ведь вспомнил, о чем мы шептались тогда с Лёвенвольдом – в Летнем, когда вы смотрели на нас из своего угла. Я рассказывал ему суфийскую притчу, а этот повеса с усердием делал вид, что понимает.

– Расскажите и мне! – с неожиданной страстью попросил Ливен.

– Она скучная…

– Обещаю, что не усну, к тому же мне наконец-то пошла карта.

– Что ж, вот она, ваша суфийская сказка. Хозяин дома имел обыкновение часто отправляться в путешествия, оставляя дом на попечение слуг. Слуги же отличались поразительной забывчивостью – временами они забывали, зачем их оставили в доме. Однажды, когда хозяин отсутствовал особенно долго, подросло новое поколение слуг, которые начали считать себя владельцами дома. Но поскольку они были персонами ограниченными и мыслили весьма узко, им начало казаться, что вокруг происходят какие-то странные вещи. Например, время от времени они пытались продать дом – и ничего не получалось. Покупатели первым делом просили показать документ, подтверждающий, что дом – собственность жильцов, но так как слуги не знали ничего о подобном документе, они считали таких людей сумасшедшими или ненастоящими покупателями. Странность их положения заключалась ещё и в том, что всё необходимое для дома и жильцов появлялось загадочным образом, и это не позволяло так называемым хозяевам почувствовать себя ответственными за весь дом. Инструкции по уходу за домом, целью которых было напоминать слугам их обязанности, хранились в кабинете хозяина, но так как второе поколение слуг объявило его священным, никому не разрешалось туда входить, и ореол непроницаемой тайны окружал хозяйские покои. Некоторые даже отрицали само существование этих покоев, несмотря на то что могли видеть ведущие туда двери. Скептики объясняли, что двери – это просто настенное украшение.

Ливен слушал, уткнувшись носом в карты, и как только князь замолчал, произнес задумчиво:

– Ваша светлость всегда смотрели на свое положение с долей иронии. Ведь эта притча – она, несомненно, о вас тогдашнем.

– Обо всех нас, – покачал головой князь, – мы казались себе колонистами на дикой земле, новыми хозяевами – а кем мы были на самом-то деле?

– Жалеете? – вдруг спросил Ливен.

– А вы – примериваете на себя новую роль исповедника? Нет, никогда ни о чем не жалею. Всё для чего-то да нужно, в конце концов. И поражения, и дыба, и даже пелымский мой сруб, в котором я чуть не сгорел как русский раскольник. Всё – для чего-то. Разве что обидно, что так никто и не отыскался – кто сошёл бы за мною в зиндан. Разделил мою участь в последней верности…

– А мы? – с обидой воскликнул Ливен. – Ваша супруга, дети – все последовали за вами.

– Так не по собственной воле…