Золото Колчака

Преподавал политэкономию сначала в Тенишевском училище, затем в Политехническом и Технологическом институтах в Петербурге. В Политехническом читал курс лекций по теории денежного обращения. После Февральской революции профессор Бернацкий был привлечен к государственной работе. В июле 1917 года стал товарищем министра финансов Временного правительства, а в сентябре — министром. В ночь большевистского переворота был арестован в Зимнем дворце вместе с другими членами правительства и отправлен в Петропавловскую крепость. После двухмесячного заключения Бернацкий был освобожден; в мае 1918 года он уехал в Киев, где сотрудничал с правительством гетмана П. П. Скоропадского, отказавшись, правда, войти в его состав. Осенью перебрался в Одессу, в январе 1919 года — в Екатеринодар. 10 января Деникин назначил его управляющим Финансовым отделом Особого совещания, после преобразования отделов в управления — начальником Управления финансов. В этой «министерской» должности ему предстояло пребывать до конца существования Белого движения.

Бернацкого постоянно критиковали, считали оторванным от жизни теоретиком (видимо, сказывалось традиционное российское представление о том, что профессор должен быть рассеянным и оторванным от жизни), однако замены ему не находилось, да и вряд ли кто-нибудь из критиков мог предложить действенный рецепт оздоровления финансов Юга России в тогдашних условиях. Никто из видных «практиков» не торопился предложить свои услуги для работы на ответственном посту в Министерстве финансов. Впоследствии, когда Врангель и Кривошеин решили расстаться с Бернацким, ни бывший министр финансов Российской империи П. Л. Барк, ни опытнейший практик, председатель правления Азовско-Донского банка Б. А. Каменка не согласились занять это «горячее» место.

Бернацкий выступил перед Делегацией с позиций новообращенного врангелевца. Основные тезисы его доклада были таковы:

Между генералом Деникиным и генералом Врангелем была рознь, но проявлений неповиновения со стороны последнего не было. Уходя, генерал Деникин передал ему всю полноту власти, которою пользовался сам. И генерал Врангель отнюдь не является ликвидатором, а будет продолжать борьбу с большевиками безусловно, хотя бы может быть и иными приемами, чем прежде, но такую же непримиримую.

Подозрения в германофильстве барона Врангеля ни на чем не основаны, этой тенденции совершенно нет.

Сам по себе он вернее всего монархист, но монархического лозунга не выставит. Напротив, в земельном, например, вопросе, проявляет скорее демагогическое отношение, — что сделано, то сделано, надо лишь создавшееся положение облечь в законную форму.

По отношению к окраинным организациям — генерал Врангель готов признать их как фактически существующие.

Из уст самого левого из врангелевских министров (они назывались начальниками управлений ввиду скромного размера территории, которую контролировал Врангель) апология Врангеля звучала особенно убедительно. Но главным для членов Делегации было то, что Врангель собирался продолжить борьбу с большевиками. Бернацкий же в некотором роде олицетворял преемственность с прежним правительством. Делегация признала крымскую власть и фактически прекратила свою деятельность. Последний ее журнал датирован 31 мая 1920 года.

Главной задачей нового/старого министра финансов было взять под контроль казенные средства, находившиеся за границей. Деятельность Бернацкого по розыску российских средств, включая золото, заметил даже Уинстон Черчилль. Он верно предположил, что большая часть золота, находившегося в распоряжении Колчака, попала в руки советского правительства, которое, однако, получило далеко не всё. «Шесть месяцев спустя министр финансов правительства Врангеля начал неприятные запросы о золоте на миллион долларов, которое, по слухам, поступило в один из банков в Сан-Франциско, — писал Черчилль. — Врангелевское правительство слишком мало оставалось у власти, чтобы выяснить, в чем дело».

В данном случае он ошибался. Бернацкому удалось выяснить, какова судьба денег, а также золота, депонированного под закупки винтовок в США. Но одно дело выяснить, где деньги, другое — взять их под свой контроль. Бернацкий быстро нашел общий язык с фон Заменом и Рафаловичем. Сложнее обстояло дело с российскими финансистами в США и Японии.

20 мая 1920 года Сазонов телеграфировал Бахметеву: