Золото Партии

— Сегодня мы поздравляем счастливого человека с праздником свободы и равенства! — поднял тост сосед Витька.

— Да, да, именно так и никак еще! — подхватили идею радостные гости.

Мы выпили напитки, и в окно заглянуло солнце. Колбаска с жирком ложилась в чрево исторически оправдано и не напрягала. Ну, впрочем, у многих было нечто подобное, и описывать, как мы там охуительно теряли контроль над основными законами физики, нет смысла. В итоге вся рать сияла и переливалась оборотами и градусами. Мы ставили под иглу диски (виниловые, блядь!) и растворялись в Mashine head, Аквариуме (до того как БГ ебанулся на всю голову), в Зоопарке и Pink Floyd. А в чем еще, сцуко, мы должны были растворяться?!

— Bespyatkin, а ты помнишь как наши проебали Сатурну? — отжевывая хвост мойвы, спрашивал журналист Толик.

И я отвечал:

— Помню, чувак, помню, и как ссали на Петровском спуске, и ментов помню, и этих, с мохнатыми лапами.

— А go-go, в Центральном, помнишь, Bespyatkin, и меня в платье невесты? — за каким-то хуем спросила студентка по кличке Жало.

— Ну, допустим, помню, и что? — нахмурился я.

— Гламурно… — ответила студентка.

— В пизду люмпенов! — крикнул сосед Витька и подошел к клетке с попугаем Прошей.

Блядь, почему этих волнистых тварей зовут или Прошами, или Гошами? Они что имеют паспорт иль там диплом об окончании? Это важный вопрос, но к рассказу отношения не имеет. Так вот, Витька подошел к попугаю и пальцем так, небрежно, провел по прутьям. Ну, как по арфе, что ли провел. Попугай вскочил на палочку, оторвавшись от приема пищи. Он посмотрел на человека с досадой, и взгляд его говорил о многом.

— Прошка — дурак, — произнес сосед по лестничной клетке.

— Прошка — дурак, и хуле дальше? — последовал ответ из клетки.

— Ох, бля! — отшатнулся Витька и подошел к нам.

А за столом настраивалась гитара и звенели стаканчики. Вытянутое лицо Витьки никого не удивило, а только обрадовало.

— Ебать, маскарад, — засмеялась редакторша Аня.

— Вить, может налить чего? — спросил журналист Арно.

— Этот попугай говорит, — тихо сказал охуевший сосед.

— Это говорящий попугай, и еще он кувыркается, — согласился я.

— Он думает и говорит, он понимает нас, — возмутился Витька.

— Конечно, понимает и думает! Выпей волшебства, — сказал Толик и поднял стакан с водкой.

Все выпили и защелкали пальцами. Колбаса кончалась, а вечер начинался. Возник вопрос о засылке гонца. Это, на какое-то время отвлекло нас от попугая. И еще от международного финансового кризиса. Может, без закуски пить почетно, но не ментально, поэтому на хуй амбиции и — да здравствует анархия! Короче, через несколько минут журналисты притащили банку огурцов, венгерское сало, колбасный сыр и напиток «Байкал». Женщины порезали пищевые продукты, а потомственный токарь Самуил Наумович разлил по стаканам. После процесса деградации я заиграл песню про Лисью шапку.

Лисья шапка, лисья шапка,

У нее есть пушистые лапки.

Это вам не бутылка, не тапки,

Это хитрая лис-и-и-и-я шапка…

Крепкий, пьяный хор склонял куплеты и пугал живородящих рыбок в круглом аквариуме. У меня еще и рыбки жили. Гуппи и эти, как их там, меченосцы. Они не любили громкого пения и поэтому метались по аквариуму в волнении и недовольстве. Но у нас демократическое общество, и каждый имеет право на свободу песни. Особенно матерной — ведь простые слова в хуй не впились людям, рискнувшим расширить горизонты познания. Короче пели мы, пели, и вдруг лично я понял, что пьян в дымину. Не то что бы готов пасть ниц или там свернуть раковину, но отгадывать кроссворд на тему классиков норвежской поэзии был уже не в состоянии. Зато я мог, вскинув руки к небесам, воскликнуть: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь, бля!» А мог и ничего не восклицать.

— Bespyatkin, он снова пиздит почем зря, — услышал я голос соседа Витьки.

— Кто, Минаев? Пусть пиздит... Вместе с Доренко и Хакамадой. Им за это деньги платят, — встрепенулся я.

— Да нет же! Попугай твой опять чего-то… — обиделся Витька.

— Попугаи только копируют речь, — вступился за меня Самуил Наумович.

— А этот ни хуя не копирует! — упрямился сосед.

Я, борясь с волнами, встал и подошел к клетке с моим зеленым пернатым другом. Подняв жилище птицы, я глядел на Прошку пытливым, и, как мне казалось, умным взглядом. Попугай смотрел мне прямо в глаза и молчал как филин.

— Ну, Прошка, скажи чего путного, — научно спросил я.

— П-а-а-шел на хуй, — рассудительно сказал тот и взъерошил перья.

Я выпусти клетку из рук, и был непростительно испуган. Вся компания тоже притихла в познании неизведанного. И только из перевернувшейся клетки раздавалось непристойное возмущение по поводу жестокого обращения с животными.

— Сдохнете вы со своей демократией, блядь, — грубым голосом вещал Прошка, сидя на люстре после того, как вылетел из открывшейся дверцы клетки.

— Надо его ебнуть, — подала голос редакторша Аня.

— Заткнись, шалава! Тебя муж ждет, а ты тут с этими ублюдками, — ответил попугай спокойно.

— Почему же это мы ублюдки? — спросил сосед Витька, победно глядя на нас (мол, я ж говорил).