Золото Партии

Контролерша продолжала смотреть на меня очень пристально и недобро.

Остальные заметили ее взгляд и отсели на другие кресла.

— Что? Что не так? — спросил я у женщины с толстой форменной сумкой.

— Да всё не так. Никакой тебе «Конечной». Подвезем до магазина, там похмелишься и дуй своей дорогой. Нечего тебе здесь делать, рано... — ответила она и прошла по салону к водительской кабине.

Я дотронулся до плеча проститутки. Та обернулась, но во взгляде ее темных глаз не было тепла — лишь холод зимней, привокзальной ночи.

Я дернул за рукав парня со Студеновской. Тот даже не повернулся, положив руки на колени и показывая, что разговаривать он просто не хочет.

И только старик-бомж улыбнулся щербатой, зловонной пастью.

— Поживи еще, помучайся, паря! Твоя остановка будет ждать тебя, не пропустишь. Вот так-то, — только и сказал он.

В это же время автобус мягко, как катафалк, остановился напротив развлекательного центра с большим выбором бочкового пива и жареных «немецких» колбасок.

Двери неприлично открылись, нагло намекая, что мне пора бы съебывать отсюда. Я недоверчиво окинул взглядом весь салон с мертвыми одиночками и покорно направился к выходу.

— Пока, граждане, — только и сказал я.

Ответа я не услышал.

И только когда я остался один на пустой остановке, тогда лишь заметил, что уже нихуя не лето, и жары как не бывало. Мерзкий осенний ветер пронизывал тело как рапира, и капли холодного дождя купали меня, словно младенца в купели.

Я пошел прочь от остановки, нащупывая в кармане остатки денежных средств.

Да, там хватит и на пиво, и на такси до «базы», и еще черт знает на что. И еще у меня была карточка «VISA», на которой было... Бля, да вам не похуй, что на ней там было?

А на автобусах пусть пенсионеры катаются — у них льготные проездные.

23.12.10 01:20

Bespyatkin

Bespyatkin:

Точки

«Сукабляпиздец!» Иван Костров

«Супер зрительских симпатий»

Вот и думаю я иногда: нахуя? Нахуя мы такие любопытные и усталые, бредем в пыли как вечно голодные антилопы, то натыкаясь друг на друга, то удаляясь? Слово бильярдные шары, блядь!

Мы считаем, что время движется вместе с нами, а пространство, наоборот, отдельно. И любая встреча воспринимается как тайный знак, как гаишник за кустами вонючей сирени. Случайность машет нам полосатой палочкой, и мы покорно съезжаем на обочину дороги в ожидании чуда или же штрафных санкций.

О, мерцающие звездочки! Зачем мы помним то, что не имеет никакого смысла? Ведь нет его, смысла-то... Только движение по кривым и векторы, лишенные направления. Север-юг, вверх-вниз, направо-налево, далеко и близко…

Потом память выжигает на жестком, скрипучем диске нули и единицы, сплетая воедино нить событий и дурацких поступков. А когда наступает ночь и Луна садится на трубу соседнего дома, мы открываем папки, чтобы проиграть файлы собственной судьбы в формате mkv. Мы смотрим фильмы. Сердце перестает стучать или, наоборот, ебашит в барабан грудины, словно шаман на якутском празднике Исыах.

Мы вновь летим в ТУ сторону, откуда пахнет железнодорожной гарью и водочным перегаром, где вкус первой крови смешался с первым поцелуем в беседке, у спиленной давно липы. Мысли материальны настолько, что хочется верить в любую чушь, включая возвращение в ТЕ времена и исключая ЭТИ. Мы путаемся в сетях прошлого и героически плюем на настоящее. И уже нет никакого удивления, что в точках наших встреч все-таки есть этот самый, чертов смысл. И эти точки — единственное, что не может отнять смерть. Единственное…

Часть 1

(читать необязательно, ибо чисто хроника событий)

Липецк 1988 г. Вечер.

Песни петь — это не ссать за ларьком в талый снег, пытаясь написать вечное слово. Песни петь под гитару — пиздец, сравнимый с гибелью Атлантиды. Впрочем, поют под гитару многие, но ебал я те песни, которые поют многие.

Барды. Да, их называют бардами. Это такие люди, которым от нехуй делать хочется петь. И обязательно у костра и непременно под гитару и уж совсем необходимо под печеную картошку и водку. Как правило, это люди, читавшие Цветаеву, труды по высшей математике, исторические романы и квитанции об оплате коммунальных платежей.

А я еще читал выговоры в комсомольской карточке и сообщения на винно-водочных этикетках на предмет «оборотов» и количества сахара.

— Вот, блядь, «Золотая осень». Больше нету нихуя, — сказал Генок, сваливая на прожженный стол сумку с пятью волшебными амфорами.

— Сырье купил? — строго спросил с него коллектив.

— «Орбита», — грустно сказал он и осторожно положил рядом три порции закуси.

— «Орбита» — хуями побита! Ничего, сойдет, — сказал Санек, выдувая из стаканов дохлых мух.

Почему-то во всех ДК, включая этот, в комнатах художественной самодеятельности всегда на подоконниках стояла пара стаканов с бардовым, липким дном и сухими насекомыми. Из них пили деды и внуки. Из них сегодня пили мы, а завтра — те, кто придет за нами.