Золото Партии

Я мельком проглядывал все его «ценности» и благодарно кивал, понимая, что ему эти фетиши несомненно дороги. Посмотрел я и на открытку с собакой. Русские борзые. Я сам когда-то коллекционировал подобные штуки. Кстати, таких вот борзых у меня зажилил одноклассник еще тогда, во времена октябрятских звездочек…

И вот прямо на этом месте меня прошиб не просто холодный пот или там молнии. Меня просто стегануло по горбу шпалой, и не одной. В ушах зазвенела весенняя капель как у писателя Пришвина.

Блядь, этот перегиб на открытке, похожий на серп без молота…

Липецк. 1974 г. Вечер.

Звонок на перемену застал учительницу врасплох. Она не успела дописать предложение про какого-то Васю и пчел.

— Продолжим после звонка, — сказала она, усаживаясь за свой стол, заваленный нашими тетрадями со вчерашней контрольной.

Вся школьная орава с неповторимым гамом повыскакивала из-за толстых скошенных парт с откидными досками. Кто-то кинулся в буфет за коржиками по 8 коп., кто-то помчался по широкому светлому коридору наперегонки, и все такое. Само здание как бы ожило неимоверным, исключительным хаосом простой советской школоты.

Мы с детдомовцем Рудневым склонились над моим портфелем, и я с нескрываемым превосходством достал из его недр набор открыток, которые мне прислали родственники из Ольштына.

Это были охуенные глянцевые карточки с фотографиями породистых собак. Их было 12 штук этих карточек, и они намного превосходили те, которые мы покупали в «Союзпечати».

— Ух-ты, боксеры!!! — восхищался Руднев.

— А вот карликовый шнауцер, — совал я на просмотр другую открытку.

В это момент для нас не существовало ни воды, ни суши, ни неба, да просто вообще нихуя не существовало, кроме этих удивительных фотографий братьев наших меньших.

Мой одноклассник вытащил из своего помятого портфеля стопку открыток, которые я уже видел, и мечтал обменять или выкупить несколько особо мне понравившихся.

Больше всего меня манила старинная, черно-белая германская открытка с настоящей немецкой овчаркой и солдатом в каске. Мне было плевать на то, что это был фашистский солдат, главное там была красавица овчарка с черной спиной и серыми боками. Руднев гордился этой фотографией, потому что ни в какой «Филателии» или на почте купить такое было просто невозможно.

Но, у меня теперь имелись цветные снимки собак отчасти новых для нас пород, и это давало некоторые преимущества, что ли.

Мы спорили, как цыгане: Руднев хотел русских борзых и боксера взамен на немецкую овчарку. Я считал это наебаловом последней степени. Мы дергали друг друга за рукава и тасовали открытки, слово это были игральные карты. Мы даже помяли одну, перегнув ее жгутом. Теперь на ней образовался запоминающийся, отвратительный перегиб. В этом месте чуть не возникла драка. Обозвав друг друга дураками, нам пришлось закончили дебаты на волнующую тему. Мы не пришли к согласию и попрятали свои сокровища по портфелям.

В это время прозвучал звонок с перемены.

Липецк. 1974 г. Поздний вечер.

Посмотрев по старому «Рекорду-12» «Неуловимых мстителей», я прилег на кровать. Решив перед сном еще раз взглянуть на свои новые открытки, я достал портфель и включил торшер с желтым абажуром.

Конечно я охуел от того, что в моей коллекции не оказалось чертовых борзых и боксера — вместо них в пачке лежала обожаемая мною прежде немецкая овчарка с солдатом вермахта.

Я возненавидел эту открытку и швырнул на пол. Меня трясло от злости, от предательства и, собственно, от кражи Руднева.

Полночи я готовил способы расправы над детдомовцем и уснул, окруженный кошмарами и немецкими овчарками.

Липецк. 1974 г. Утро.

Руднев не пришел в школу. Он не пришел и на следующий день, и через неделю. Пацаны из детдома сказали, что его забрали родители и увезли куда-то во Владимир. Как же я мечтал отомстить этому гаду, которого, ну вы поняли, звали Сашкой!

Потом все стерлось, и я приобщил немецкую фотографию ко всей коллекции в виде самого ценного экземпляра. А хуле….

Поезд Ленинград-Таллинн. 1988 г. Ночь.

Я тупо смотрел на открытку, и все во мне переворачивалось как в земных недрах. Потом я посмотрел на Сашку и, естественно, узнал его. Как же было его не узнать? Все те же квадратные скулы и сросшиеся брови над серо-голубыми глазами. Только кожа стала грубой и темной, как печать не совсем легкой судьбы.

— Руднев, ты нахуя спиздил мои открытки? — спросил я без злобы и мщения.

Мне было просто интересно увидеть его реакцию. И она последовала.

— Bespyatkin?! — отшатнулся он, словно увидел дьявола.

Настя испуганно смотрела на нас со стаканом «Муската» в дрожащих руках. Она что-то чувствовала. Да любой бы почувствовал!

— Да, Сашок, «нарезал» ты собачек у товарища, как последняя сука… — уже шутил я вовсю.

— Я не верю, нет, я верю… Ты понимаешь, я хотел… — засуетился он, охуевший от неожиданной встречи.

— Да знаю. Пес с ними с собаками! Сам-то как? — хлопнул я его по плечу.

— Да вот видишь сам как… Давай водки хлопнем.

— За встречу?

— За встречу!

— Я хуею, пацаны, — пискнула из угла Настя.

— Мы тоже! — ответили мы хором, разливая «Золотое кольцо».