Золото плавней

– Добре, Василь, – мрачно ответил Билый, вновь вспомнив о Димитрии. «Эх, справжный казак был, – вздохнув, произнес Микола – искал смертушку, да она его сама нашла».

– Еще что, ваше бродь?

– Василь, – вновь обратился к Рудю сотник, вспоминая. – Как там Акимка? Батьку-то своего признал?

– Та слава богу! Зараз все вже втихомирылося. А спочатку, як дикый кошеня був. Гнат то його одразу впызнав, хоча и часу пройшло багато. Як з коня зискочив, спочатку було до вас, господин сотник, коли ви знову бездиханно впали. Потим зырк в сторону. Забарывся немного. Глядыть на Акымку и очы радыстю налываються. Дывывся, дывывся, а писля як закрычить: «Акымка, сынку! Живый! Господи!» А малой-то слякался немного на початку. Жодной живой ни мертвый сидыть. Зенкы вытрищив. Гнат до нього бежыть, лещеткамы своимы сграбастал, той и пискнути не встиг. Гнат його пидкидає на руках, та все в радо-щах виголошує, мовляв сынку знайшовся, ридний. Акымка поступово оговтався и начебто теж як визнав Гната, навить посмихатися став. Що то по-черкески балакає. Нашу то балачку видать забув. Кров то ридна, ось и звикся. Це добре. А я-то думав, що чужим так и залышытся.

– Чужими детьми, Василь, подвергаювшимися всеобщему презрению, у казаков были прежде всего дети, рожденные вне брака. Им даже названия придумывали: выродки, байстрюки, краженые дети. В станице у нас таких не было, сколько помню. А вот старики с соседней станицы балакали так: «У нас дитэй, яки родюцця на сторони, называють байстрюкамы», йих ныхто ны любыв, дажэ прызиралы. Так то, Василь, такие вот прозвища постоянно напоминали ребенку о постыдном поведении его родителей и отчуждали его от мира своих. А ты говоришь, «чужим так и залышытся». Кстати, Василь, непослушные и озорные дети тоже имели свои прозвища: «дикая дивизия», «бисова душа», «катова душа», «хамова душа», «собачья душа». Кто на что горазд. Но таким образом дети были объектом любви, радости, заботы, ответственности, воспитания и понимания, при этом они могли приносить и проблемы, боль, горе, беды. В то же время дети могли быть отчужденными элементами общества, быть в роли изгоев, неся ответственность за родителей.

Василь внимательно слушал, что говорил сотник, и думал про себя, что ни за какие коврижки детей незаконнорожденных иметь не будет:

– Нееее! Байстрюков плодить, Бога гневить. Потом не отмолишься!

– Тпрууу. Охолонитесь. Куды мордами своими лезете, – раздался окрик казака, управлявшего конями, запряженными в арбу. Весь отряд по команде головных всадников внезапно остановился. Кони же, запряженные в арбу, прошли по инерции еще несколько шагов, чего хватило, чтобы своими мордами уткнуться в крупы впереди идущих лошадей. Во избежание давки казак-арбакча натянул поводья так, что оба коня привстали на задние ноги и от боли недовольно заржали.

– Василь, – позвал Билый, – узнай, что там.

– Я мигом, господин сотник! – выпалил приказной, направляя коня во главу колонны.

Билый привстал, пытаясь увидеть через спины сидящих на конях станичников, что происходит впереди и почему отряд остановился. «Уж не черкесы ли? Не к месту», – мелькнула мысль в голове.

– Что там, станишные? – спросил Микола двух казаков, пытавшихся утихомирить своих коней. Те беспокойно перебирали ногами под своими седоками, возбужденные минутой назад произошедшим столкновением с арбой.

– Да шоб ты варывся и воды тры дни нэ було, бисова душа. Стой, тебе говорят! – в сердцах выругался казак, что был справа, угомонив наконец своего коня. – Не могу знать, Ваш благородь, ничого не видать отсель.

Билый привстал на край арбы, заглядывая вперед. Не удержался, соскользнув ногой со слеги, но не упал, ловко соскочив на землю. Марфа, наблюдавшая за ним, негромко вскрикнула, зажав рот ладонью:

– Слава тебе боже ж мой. Обошлось.

– Господин сотник! Дядько Микола! – раздался радостный голос Василя.

– Ты чего орешь?! – оборвал его Билый. – Горы кругом. А ну как басурмане услышат. А мы в этом ущелье как в вентире шапари. Что там? Светишься, как новый пятиалтынный!

– Господин сотник, – вновь повторил Василь, уже более тихим голосом. – Отряд Ревы Димитрия впереди. Они нас дожидались!

– Слава богу! – перекрестившись и посмотрев с улыбкой на Марфу, ответил Билый.

Поправив пояс и нахлобучив папаху скомандовал:

– Василь! Коня! Живо!

– Та як же ж, господин сотник, Вы ж хворый ще, – попытался вставить Василь заботливо.

– Казак Рудь! Мне дважды повторить?! – изменившимся голосом, в котором чувствовались металлические нотки, охладил заботливость Василя Билый. Рана болела. Слабость чувствовалась во всем теле. Голова слегка шла кругом. Но показывать свою хворь перед станичниками, а тем более перед казаками из отряда убитого Димитрия Ревы, Микола был не вправе. Марфа хотела было тоже попытаться остановить Билого, но скромно понурила голову, услышав то, как сотник одернул Василя.

Превозмогая боль, стиснув зубы, Билый медленно сел на подведенного к нему коня. С трудом, но не показывая виду, выпрямился в седле и, дав знак рукой Василю, чтобы тот следовал за ним, направил коня в голову отряда.