Золото Плевны

Малика покачала головой:

— Никогда я не смогу простить убийцу отца, о какой любви может идти речь.

— Тебе просто нужно время! — загорячился я.

— Чтобы сказать: «Прощай», много времени не нужно. Прощай, Иван. Я буду помнить тебя всегда.

Девушка сделала шаг назад.

— Малика, — неуверенно сказал я. Она покачала головой и сделала ещё один шаг назад.

— Малика!

— Ты слышал, что сказала госпожа, — прохрипел за спиной Айдын — бей. Обида и бешенство захлёстывали меня. Только присутствие дорогих мне женщин, удержало от необдуманных действий. Заруби я сейчас старика, и уже никогда не увижу дорогие глаза.

— Малика! Остановись. Забери! — Я протянул шашку в темноту. — Это память о твоем отце.

Малика на миг замерла, принимая решение, и снова отрицательно покачала головой.

— Теперь она твоя. По праву войны. Утром тебя не должно быть в имении.

Под вой и плач, она растворилась в темноте.

10.3

Въехав в именье, по давней привычке, оставил свою кавалькаду в кустах. Сам выдвинулся, чтобы понаблюдать. Бог знает, что за ночь могло произойти. Встающее солнце сверкало в кристаллах снега, хозяйки затопили печи в куренях. Дым из труб поднимался прямо вверх. Всё, как всегда. Вчерашний пожар здесь никак не сказался. Ни признаков беженцев, ни следов военных не видно. Чтоб не привлекать внимания, оставлю лошадок здесь, и хоть силком, заберу Ивана и к Софии. Если вернёмся сюда, то вместе с русской армией.

С Росицей я попрощался.

Пока семья Дончо седлала лошадей, побежал к её хате. Стукнул в окошко, дверь открылась, словно она ждала меня.

— Ухожу. Прощай. — Горло сдавила непонятная сила.

— Храни тебя Бог. — Вдруг обняла, прижалась щекой к моему небритому лицу.

Плачет, ощутил стекающие, уже и по моей щеке слёзы.

Осторожно отстранившись, разжал её ладошку, вложил золотую лиру.

— Может дом купишь себе в Софии или Тырново или ещё чего.

Ведунья посильнее прижалась. Продолжил:

— Я бы к морю перебрался, знаешь какое оно красивое.

Она улыбнулась, вытирая слёзы:

— Как я?

— Ты лучше.

— Иди, я буду бояться за тебя.

— Не нужно. Со мною Бог и все архангелы его. Прощай. — Пора было бежать, а то что–то глаза подозрительно защипали. Отстранился. Перекрестил лицо женщины в окошке. И двинул вперед, не оборачиваясь. С каждым шагом прибавляя ходу, словно птицей взлететь в небо хотел. На бегу, зачерпнул снега и до боли растёр лицо. В этом походе судьба не раз сводила с разными молодками, но никогда не было так тяжко.

Всё это уже в прошлом, теперь пешком двинулся к тыльной стороне нашего временного убежища. Сарай большим пятном выделялся на свежем снеге. Из хозяйского дома вышел кривоногий десятник. Сильно припадая на одну ногу, старик решительно направился к сараю. Зачем это. Никогда он сам не ходил. Если я нужен был ему срочно, присылал хлопчиков. Сразу же, будто наблюдала и у окна паслась, из докторского флигеля выскочила эта скаженная Иванка. Девка что–то кричала, — не разобрать. Суетилась. Да, что там у них происходит? Бежит и кричит, рыдает. Полушубок, накинутый на ночную рубашку, соскользнул. Блеснула полными голыми икрами. Забежала перед он — баши, тот грубо оттолкнул, так, что упала, беспутная, в снег. Вскочила, не озаботившись одёрнуть рубашку, опять догнала турка. Тут на солнце сверкнула сталь и Иванка некрасиво, сперва будто присела и не распрямляя ног, боком, завалилась в снег.

Наповал!

Никаких сомнений, что бедной девицы уже на этом свете нет. Такое я наблюдал не раз.

— Вот тебе раз!

Из револьвера, гада, не достану, винтовка осталась притороченной, да и сейчас убийцу перекроит сарай. Я побежал, понимая, что никак не успею, турок явно шёл убивать Ивана. Вытащил добытый пистоль, стал палить в воздух, попутно отмечая сильную отдачу. Мощная штука.

Снег хоть не глубокий, по щиколотку, не позволял бежать быстро.

— Ваня, не стреляй. Сгоришь! — Закричал на ходу. Нельзя стрелять на сухом как порох, сене. Это и каждый ребенок знает, но графу напомнить не мешает.

Влетев в сарай, увидел живого поручика под крышей на сене и, пытающегося поднять лестницу, кряхтящего он–баши. Молодец граф, быстро сообразил, сбросил лестницу. Турка я просто толкнул, так, что он полетел в сено, выронив и лестницу, и шашку. Десятник, выбравшись из свалившейся на него сухой травы, окатил меня, таким яростным взглядом, что я опять испугался пожара. Попытался кинуться на меня, запыхтел, но я легко увернулся. Для меня старик слишком медленно двигался, ещё и путался ногами в сене. Ударом кулака, опять отбросил десятника на исходную, подобрал добытую Иваном богатую шашку. Вопросительно посмотрел, то на одного, то на другого. Поручик с несчастным лицом, махнул рукой, потом, мол, расскажу. И невнятно спросил:

— Папиросы есть? Давно не курил.

Турок перевалившись на бок, с трудом встал на колени.

— Убей! Он, — старик ткнул перстом в сторону Ивана, — убил моего хозяина. Осмелился явиться в его дом, с оружием, пожалованным самим султаном. Только кровью неверного можно смыть такой позор. Его или моей.

Да, не кругло как–то получилось.